Каспий, 1920 год
Шрифт:
Но вдруг - случилось страшное!
Окончив готовить все мины образца 1908 года и часть типа «С», кто-то из минеров сдернул брезент с линии «рыбок», но через две-три минуты остолбенел.
Протер глаза. Посмотрел на нас, потом опять на мины, потом опять на нас, каждый раз мрачнея все больше.
– Заглушки!
– выдавил он из себя одно слово.
– Подлецы!… Заглушки…
Не сразу, не веря глазам, не веря на ощупь, мы наконец убедились в том, что временные заглушки (диск на резьбе с ушком для удобства завинчивания и отвинчивания), те самые, которыми закрываются отверстия для вставления запальных
Внешний вид мин был настолько опрятный, чистый, хорошо отделанный, что эта «мелочь» абсолютно не бросалась в глаза. Новые мины - с завода, а не из старых запасов Николая Романова.
Но не вывинтив заглушки, нельзя было вставить запальные стаканы (ввинчивавшиеся по тем же нарезам, что и заглушки).
Иначе говоря, кто-то обезоружил двести мин в Петрограде, тем самым помогая англичанам на Каспии.
Курс политграмоты продолжается
Итак, мы здесь, в Каспийском море, воюем с англичанами и офицерами - дезертирами из императорского российского флота, а в это время на две тысячи километров к северу, в Петрограде, союзники и друзья этих предателей портят мины и делают нас бессильными против мощного, коварного и мстительного врага.
Вот новая иллюстрация особенностей гражданской войны.
Нет. Надо смотреть шире. Эта война - одна из форм классовой борьбы.
Догадаться срубать ушки, зачищать срез и закрашивать суриком мог только минный офицер или инженер. Исполнителями могли быть и матросы и рабочие. Но для этого надо было всего два-три человека на сто мин. Причем часть из исполнителей, помоложе, могла даже не понимать, что к чему. А двух-трех предателей или подкупленных, из «шкур», особенно эсера или меньшевика, всегда найти можно. Но суть не в них, а в том классе, из которого вышли Родзянко, Гучков, Колчак, Деникин и тот, кто это сделал.
Обходил и ощупывал все «рыбки» почти механически, а думал и думал все время.
Никольский съездил со старшиной на «Ф. Энгельс» - там то же самое.
Но как могло случиться, что до момента постановки никто не заметил? Только ли дело в артистической работе?
Ясно, что нет! Очевидно, в приемке, на складах, в портах - или единомышленники, или такие же «святые», как я, которые до конца не поняли, что такое классовая борьба.
Злость, ненависть, даже какая-то доля стыда за этих людей не помещались внутри. А собственно, почему я должен стыдиться, если еще в 1917 году навсегда порвал с ними? Да и рвать было нечего - «инородцу», не из дворян, «черному гардемарину».
Меня всегда раздражали газетные призывы к бдительности и вызывали досаду такие выражения, как «нож в спину революции».
Но вот он, этот нож!
Не в газете, а в натуральном виде!
Еще один урок политграмоты. Да еще какой!
Представил себе, как сейчас в Питере кто-то, довольный, потирает руки и хихикает.
Рванулся на мостик, к командиру, но передо мной встал старший:
– Куда?
И хотя я не обязан был отчитываться перед ним, понял, что сейчас дело не в церемониях.
– На мостик. Надо срочно дать шифровку в Астрахань!
– Не надо. Спугнем! А потом сейчас не в этом
Я посмотрел на Никольского.
Обнаруженный «саботаж» его непосредственно не касался, он был флагманским минером флотилии. А кроме того, были главный минер, минер порта, завскладами, завмастерскими, зав. минной лабораторией и т.д. Кое-где старые специалисты, кое-где выдвинутые из старшин.
Иван Иванович сидел на планшире необычно серьезный и смотрел в воду. Затем сказал:
– Зубило мне и молоток, а все - на бак!
Но эти «все», включая и меня, запротестовали.
Этот балагур, однако, сумел взять нужный тон:
– Товарищи! Одну заглушку выбью я, а потом будем все хором! А сейчас - марш за колеса!
* * *
Мы томительно долго выглядывали с вряд ли безопасной дистанции, но при этом ясно видели, что флагманскому минеру давно или вовсе не приходилось держать в руках зубило и ручник.
Изуродовав заглушку и несколько своих пальцев, Никольский вскрыл мину, причем раздался звук откупориваемой бутылки.
– Завинчивали нарочно, когда еще не остыл тол. Гнездо было горячее, а когда остывало, то сжимало заглушку намертво, чтобы нельзя было вывинтить!
– С умом сделано. По-ученому. Но все же наша возьмет!
– Так-то оно так, но я на одну мину потратил двадцать минут. Немного повредил нарезку. Надо выправлять - еще десять-пятнадцать минут. Так мы двести «рыбок» в неделю не выставим.
– Вы, конечно, извините, товарищ флагмин, но у нас с зубилом пойдет быстрее. Но, конечно, придется приналечь.
* * *
Чтобы одиннадцать минеров вооружить хорошими зубилами (с острыми углами, так как бить надо было наискось, заставляя заглушку вывинчиваться), пришлось ограбить все корабли «Обороны 12-футового рейда».
Даже «старикам» из мастерских приходилось нелегко. Что же касается меня, то еще через двое суток у меня были забинтованы почти все пальцы.
Но постепенно насобачился. И выкручивать заглушки ударами по касательной, и зачищать резьбу.
* * *
Опаздываем.
А ведь война! Боевое задание!
Кто не испытал этого беспокойства, тот не знает тягостей войны.
* * *
Несколько раз появлялись и исчезали дымы вражеских кораблей. Но сейчас нас больше беспокоят наши буксиры, транспорты, плавбатареи и др., идущие по каналу - по плану. Развертывание началось, а минная позиция еще не готова.