Каспийская книга. Приглашение к путешествию

Голованов Василий Ярославович

Всего на несколько дней в году – ну, например, на двадцать из трехсот шестидесяти пяти – вода приходит сюда, чтобы усовершенствовать свое творение. Она создала эту страну: страну балок и холмов, протачивая глубокие долины, огранивая зеленоватый зубец Джингирдага и делая дальние холмы похожими на спины утопающих в синем тумане китов. Миллионы лет, с тех пор как дно древнего моря Тетис поднялось и стало берегом моря Каспийского, вода, которая приходит на двадцать дней в году, как великий художник, пробует снова и снова. Творение продолжается. Вот на это я хотел посмотреть.

Когда я добрался до желтой стены, кроссовки были насквозь мокрые.

Берег

тут был очень низок и до сих пор подтоплен, зато противоположный вставал стеной – собственно, в эту желтую глиняную стену река и била со всей своей мощью, желая смести ее и разрушить, но добиваясь каждую весну только того, что в реку оседало несколько подмытых пластов, а стена все больше напоминала гигантский полукруглый амфитеатр. Каждый раз, когда кусок глины оседал в воду, раздавался негромкий всплеск. Некоторое время я молча стоял у реки. Сфотографировать то, что я видел, было невозможно, рассказать об этом каким-то иным, более занятным, чем тут изложено, образом у меня не получается. И все же я испытал необыкновенное чувство, будто присутствовал при сотворении мира.

Хлюпая кроссовками, я выбрался к Азеру и выжал свои носки.

– Ну что, обратно? – с надеждой спросил он.

Но я еще не исчерпал вдохновения, которое вдохнул в меня этот простор.

– Знаешь, – сказал я, – дойдем до конца долины. Там есть еще бугор, посмотрим и его.

– Ну ладно, – сказал Азер. – Только потом возвращаемся. У меня там кофе есть, бутерброды…

Потом мы еще раз перепрыгнули ту же реку, чтобы не следовать ее извивистому течению. Справа стал виден вулкан Турагай, слева – Кягниздаг. До подошвы того и другого оставалось еще километра три.

Простор с каждым новым шагом всасывал меня, я ничего не мог с собой поделать, хотя вокруг не было ничего такого, ничего подчеркнуто красивого. Просто земля без малейшего следа человеческого присутствия: ни окурка, ни банки из-под кока-колы, ни горелой спички, наконец… Как давно и безвозвратно я был лишен этого в Москве! Я стосковался, я опивался пространством и пьянел до тех пор, пока боль в горле, наконец, не вернула меня к действительности. Я остановился. На том берегу открылась еще одна долина. По ней бродили маленькие коровы и, находя молодые побеги растущей пучками травы, щипали ее черными, сильными, как руки, губами. Под ногами по-прежнему хлюпала вода.

Дальше идти не имело смысла.

Дождь мелко просеивался сквозь небесное сито.

Больше о первой попытке глубокого проникновения в Гобустан сказать нечего. Разумеется, мы вернулись к машине, выпили горячий кофе, закусили бутербродами, радуясь теперь, что у нас есть такие блага цивилизации, как термос, колбаса и автомобильная печка.

Странное все-таки существо – человек.

– Знаешь, – сказал Азер не то удивленно, не то с уважением, – так много я не ходил уже, наверно, год.

– Ты – водитель, я – пешеход, – отшутился я.

На обратной дороге возле домов, выстроенных на нефтяном болоте, я все-таки не удержался и спросил:

– Скажи, а кто согласится жить в этих домах? Тут так несет нефтью…

– Да уж, я бы ни за что не согласился.

– А может, стоило отдать эти дома беженцам? Они бы согласились?

– Они бы, может, и согласились, но что значит – отдать? Это частная собственность…

Как быстро вернулись мы в безумный мир!

Баку встретил нас скрежетом и клаксонами вечерней пробки.

Когда под вечер я заглянул в кафе «Айгюн», компания в немодных черных куртках сдавала карты.

– Салам алейкум, – поприветствовал я собравшихся.

– Алейкум ассалам, – ответили они дружно.

– Здравствуйте, – отдельно улыбнулась мне хозяйка.

– Люля-кебаб для меня оставили?

– Конечно, оставили. Садитесь на ваше место.

Карты пошли в игру. Мужчины задымили дешевыми сигаретами и, не чокаясь, выпили пива.

VIII. ДРУГ

Матовая серость за окном. Отдергиваю занавески, различаю тонкую штриховку мороси, сквозь которую едва проступают стрелы портовых кранов вдали, и чувствую почти неудержимое желание снова нырнуть под одеяло. И тем не менее отступать некуда: план, который окончательно вызрел вчера, а зародился еще в редакции Эмиля, план, рожденный утонченной геологической эстетикой, мог быть исполнен только сегодня, какая бы погода ни была. На Гобустане я разойдусь, а там уж…

В десять, исполнив свой утренний развоз, появился Азер. Я поспешно уложил в рюкзак фотоаппарат, карту, немного еды и бутылку с водой. Макеты английских фрегатов в холле гостиницы приветствовали наш выход в неизвестность, подняв все флаги и паруса.

Мы ехали той же дорогой, что и вчера, но из-за дождя бесприютная долина у моря и крашеные железнодорожным суриком старые товарные вагоны, брошенные на путях, казались фрагментами какого-то пронзительно-грустного фильма. Безысходно-грустного, как «Красная пустыня» Антониони. Может быть, даже это были кадры, не включенные в фильм, вырезанные при монтаже, случайно уцелевшие в виде такой вот покадровой нарезки: желтые пучки прошлогодней травы, стрелки ржавых рельсов, мокрые вагоны с шифрами железнодорожных маркировок на бортах…

Погода и в самом деле была отменно плоха: вся долина, которую мы исходили вчера, была закрыта тенью зацепившейся за Джингирдаг тучи. Тяжелое небо волочилось прямо по земле. Лишь впереди на юге видна была яркая голубая полоса.

Вскоре мы доехали до поворота на Беюк-даш, по асфальту быстро взлетели на средний ярус горы, к домику заповедника. Дождь перестал. Было очень красиво. Тихо. Меж беспорядочно рассыпанных, черных, обросших лишайником камней то здесь, то там виднелись покрытые мелкими цветами колючие ветки какого-то кустарника. Пересвистывались птицы. Наконец-то пахнуло весной: пробудившейся землей, травкой, пригретой блуждающим по земле солнечным лучом, и этими цветами. Не скажу, чтобы это был изысканный или сильный аромат – просто ни с чем не сравнимый свежий запах раскрывшегося цветка… Неожиданно я ощутил какой-то невероятный покой. За ним последовало ощущение, что кто-то смотрит мне в спину. Изображения были здесь. Прямо на въезде, на высокой скале было выбито десять однотипных человеческих фигур с расставленными руками и подсогнутыми коленями. Кто эти люди? Танцоры, как упорно утверждают туристические путеводители? Тогда объясните, что они делают здесь, на самом виду? Ведь они оказались здесь, на виду, не случайно, не так ли? Художник – или художники – изобразившие их, стремились, чтобы всякий, восходящий на гору, в первую очередь столкнулся взглядом именно с ними. Тогда, быть может, перед нами – мифические первопредки тех, кто оставил свою небывалую летопись на этих камнях? Или это коллективная трансовая пляска, в которой все участники, войдя в измененное состояние сознания, соединялись со священной реальностью? Загадка…