Кастет. Первый удар
Шрифт:
Если бы сидевший во главе стола генерал вдруг превратился в пятиметрового циклопа с рогами и костяным гребнем во всю спину, господа офицеры были бы изумлены меньше. Многое приходилось слышать сидевшему за столом высшему городскому менталитету, но такое… Все замерли в полной прострации.
А генерал, зная, что сейчас чувствуют его подчиненные, усмехнулся и сказал:
— Что, не нравится? А как еще с вами, козлами, разговаривать?Да вы, блядь, кроме того, что взятки брать, ничего не умеете. Вы, шняги конские, сворами за ручку, а с проститутками за письку, что — не так? Вы что — забыли,
Пушкину стало в кайф, и он решил закрепить достигнутый успех.
Капитан Бурков вышел, а Пушкин, усевшись поудобнее, закурил «Парламент» и, выпустив дым в лицо сидевшему справа подполковнику, сказал:
— Вас, пидоров, давно купили и перекупили. Причем купили те, кто при вашем появлении должен вдоль плинтуса строиться. Они говорят — «мы — сила, мы — крыша, мы решаем вопросы, мы — реальная власть». А вы слушаете и только дрочите в кармане те мокрые денежки, которые они вам отслюнивают. Да вас всех нужно сталинской тройкой в расход пустить. Всех, блядь! — выкрикнул Пушкин, брызнув на подполковника слюной.
Тот не посмел даже моргнуть.
Дверь открылась, и вошедший Бурков поставил перед генералом стакан с «чаем».
— Спасибо, Сергеич, — сказал Пушкин и, отхлебнув ароматного, бодрящего и благотворно действующего на сосуды напитка, продолжил:
— Будь моя воля, я бы вас всех, без исключения, пострелял прямо в этом кабинете. И глазом бы не моргнул. Ладно… Вас и так загасят по очереди, когда вы им, — и Пушкин мотнул головой куда-то в пространство, — станете не нужны.
Он глотнул из стакана и, поставив его недалеко от левой руки, вдруг налился цветом красного революционного знамени и заорал:
— Вы что, не понимаете, что может быть только одна крыша — мы? Вы не знаете, что только мы можем решать все вопросы?Вы не хотите быть властью, которая управляет этой страной, чтоб ей провалиться?
Неожиданно успокоившись, он допил коньяк, рыгнул и спокойно сказал:
— Деньги идут мимо вас — вы молчите. Вас убивают, и, между прочим, убивают за дело, потому что, если продаешься, нужно выполнять обязательства перед покупателем, а вы только и думаете: слава богу, не меня. Вас обсерают в прессе, и опять же — правильно обсерают, вы утираетесь. Народ презирает вас, а вам все равно. Тьфу, блядь!
Пушкин смачно харкнул на церемониальный ковер, ради которого еще в двадцатые годы расстреляли какого-то буржуя, и горестно произнес:
— И вот теперь вы получаете письмо, в котором вас, не вас, а — НАС ставят в известность, что мы — МЫ должны отстегнуть миллион баксов какому-то неизвестному Голове, и вы даже не чешетесь?
Он посмотрел на молчавших ментов и снова вздохнул.
— Что я спрашиваю — конечно, не чешетесь. Вы думаете только о том, как бы не потерять наворованные и нахапанные бабки. А подумать о том, что можно потерять голову, у вас ума не хватает. Вы что, не понимаете, что требование отстегнуть лимон баксов, направленное к ментам, — Пушкин снова окинул взглядом собрание, — повторяю — К МЕНТАМ, — очень плохой знак. Нет, вы не понимаете. Кому угодно можно направить такое. Банкиру, ларечнику, бургомистру, прокурору наконец, но только не ментам. Не НАМ. Это — настоящий беспредел.
Он откинулся на спинку кресла и почти спокойно сказал:
— Я вас научу свободу любить. А то вы, как я вижу, забыли, кто есть кто. Я вас всех поставлю раком, и вы будете делать то, что должны, а не то, что хотите. А все ваши коттеджи, домики в Швейцарии и прочие ковры с хрусталями пойдут бедным детям. Чтобы вы ненавидели их еще больше. Вы еще не знаете, с чем я к вам приехал, а я, между прочим, привез вам из стольного города пренеприятнейшее известие. Вот так.
Пушкин довольно хмыкнул и добавил:
— Но об этом потом.
Он взял со стола пустой стакан, заглянул в него, поставил на место и спросил:
— Вы хоть выяснили, откуда взялись эти грузовики с транспарантами?
ЧАСТЬ ПЕРВАЯ
В ТИХОМ ОМУТЕ
Глава 1
СТРАННОЕ НОВОСЕЛЬЕ
Алексей Михайлович Костюков сидел в одиночестве за праздничным столом. На столе стояла литровая бутылка водки с портретом румяного политикана, грозившего народу скорым и полным счастьем, пластиковая бутыль «пепси» и вскрытая банка великой китайской тушенки. Хлеб купить он забыл…
Это был первый большой праздник за последние годы его не такой уж и длинной жизни. Причем действительно праздник — новоселье.
У нормальных людей его принято встречать в окружении друзей, домочадцев, оравы детишек, с радостными криками носящихся по многочисленным комнатам, в беспорядке уставленным мебелью, тюками с одеждой и коробками с разнообразной домашней утварью, но так уж вышло, что Костюков был одинок, как перст, со всеми вытекающими из этого результатами.
Сергей и Петька были званы на завтра, но он, не утерпев, решил начать один, а уж завтра, когда придут дорогие гости в количестве двух лучших друзей, дать как следует на троих.
Так что — гости завтра, а сегодня…
Ну, будь здоров, Кастет!
Кастетом Леху начали называть еще в детском саду, а в 12-й школе Василеостровского района, что на Тринадцатой линии, первым произнес это прозвище именно Петька Чистяков, который завтра будет сидеть вот за этим самым столом и произносить заковыристые и не всегда понятные, но зато всегда смешные тосты.
Когда-то они вместе с Петькой пошли записываться в боксерскую секцию. Леху взяли охотно — с детства хилый и болезненный, он годам к двенадцати стал вдруг длинноруким крепышом с отменной реакцией, и у пожилого тренера при виде Кастета сразу загорелись глаза — из пацана будет толк!
Чистякова же взяли нехотя, только потому, что был недобор мальчишек его возраста, и отчислили через месяц по причине слабости носа, о чем, впрочем, Петька и не жалел, сразу же записавшись в автомобильный кружок в том же Доме пионеров. Водителем он так и не стал, зато стал классным автослесарем, способным сделать конфетку из любой помойки. С приходом перестройки, кооперации и прочих благ нарождающегося капитализма, он превратился в знаменитого и капризного автослесаря, но для Кастета остался, как и был — хороший мужик и верный друг Петька Чистяков.