Каструм Альбум
Шрифт:
– Что будешь делать с виноградником, Хаким?
Вопрос вывел его из задумчивости. Спросила напористая, любопытная соседка. Не то чтобы ей до всего было дело, но, живя неподалеку, ей волей-неволей приходилось, как она сама говаривала, присматривать за одиноким чудаком.
Он жил в скромном доме с небольшим садом недалеко от Бенакана, и во дворе его росла удивительная лоза. Нигде в окрестностях больше не было такой лозы. Несмотря на небольшой размер виноградника, урожай каждый год удивлял соседей. А вкус вина, что получалось, был просто несравненным.
– Я тебя спрашиваю, что будешь
– Ничего не буду делать, дорогая, ничего. Я лишь жду знака.
– Вот дуралей. Строительство вовсю идет. А если крепостные стены через твой двор пойдут? Куда пойдешь, а? Хаким?
– Не волнуйся, всё произойдет так, как должно произойти, – со вздохом ответил Хаким.
Соседка, подперев пышный бок кулаком, только покачала головой, а затем, как бы опомнившись, добавила:
– Вечером приходи на ужин, дети ждут твои сказки, муж будет рад. Придешь?
– Ветер сменился, – ответил Хаким. – Если получится, то приду.
Соседка лишь вздохнула в ответ. Она, как и Хаким, знала, что с переменой ветра приходит смена событий. Меняются судьбы. Горячий африканский ветер несет с собой разрушения и измены, а легкий весенний – радость и рождение.
Хаким вышел на небольшую узкую улочку, ведущую к морю и петляющую между одноэтажными домами, и направился в противоположную сторону к подножью Бенакана.
Глядя на немного косолапую походку Хакима, соседка проводила его долгим взглядом и, вздохнув, пошла в свой дом.
Странный, тихий человек был ее сосед, ладил с детьми. Откуда он – никто не знал. Часто он собирал на закате местную детвору и рассказывал ни на что не похожие сказки. Дети любили Хакима и его истории.
Он шел не спеша, вдыхая воздух, полный утренних запахов. Несмотря на то, что всё вокруг менялось, воздух этого места продолжал пахнуть морем и свежей сдобой. Ему хотелось взглянуть на масштаб разворачивающегося действа. Стремительно растущая мусульманская медина в некогда маленьком иберийском поселении сметала жалкие ветхие лачуги, вытеснила крошечные стихийные базары и лавочки. Это приводило Хакима в трепетный восторг и вызывало у него тревожные сомнения. Буквально за один год изменилось всё. Прошло четыре года, как большое войско пришло на Пиренейский полуостров. Однако мусульмане, осевшие в Аликанте, столкнулись с уникальным характером местных жителей. Горячие и свободолюбивые, они скорее готовы были стать пиратами, чем подчиняться чужой вере и чужим правилам. Хаким наблюдал за происходящими событиями с неким азартом. Местные правители приняли разумное решение, предложив жителям Белого мыса кое-какие налоговые льготы в обмен на спокойствие в портовых зонах. Одновременно с возведением военного укрепления и замка на горе Бенакан вокруг города строили высокие крепостные стены. Хаким видел, что их высота в некоторых местах превышала тридцать шесть локтей или около того. Скоро город будет заключен в равнобедренный треугольник, имеющий свою вершину на самой высокой точке Бенакана и две другие у береговой линии слева и справа.
Пребывая в странном предчувствии, Хаким не находил себе покоя в последние дни. Громкий возглас глашатая взорвался в воздухе, прервав его размышления:
– Дорогу! Дорогу!
Прохожие расступились, прижимаясь к стенам домов.
– Кто там? Кто там? – раздались возгласы. Люди, вытягивая шеи, пытались рассмотреть, кого скрывает богато убранный паланкин.
– Интересно, – насмешливо присвистнул высокий юноша и добавил: – Привет, Хаким!
– И тебе смотреть на всё хорошими глазами, – ответил тот.
– Спорим, сам халиф едет в свой замок!
– Как знать, Али, как знать. Ветер сменился. Смотри в оба. Сам что без дела по улице слоняешься?
– У меня встреча назначена. Тоже в замок иду.
– Осторожно, хоть ты с Халифатом и одной веры, ты не царского полета человек, не натвори бед, мальчик.
– Я лишь хочу получить работу, больше ничего, за этим не последует бед.
Хаким седьмым чувством понимал, что совсем не халиф скрывается за расшитым пологом, но продолжал надеяться, что предчувствия его обманули.
В тот момент, когда процессия поравнялась с Хакимом и Али, ветер усилился, срывая головные уборы с прохожих, свежим порывом рванул занавесь и открыл на несколько секунд внутреннее пространство паланкина.
На Хакима смотрели до боли знакомые глаза, но не узнавали его. Как у восточной красавицы может быть оттенок глаз глубокой морской лазури?
Смахнув морок, хлопнули густые ресницы, и время остановилось, замерли глашатаи и чайки в воздухе, застыли легкие платки, что покрывали головы женщин, замер сам воздух и солнечный свет.
И младшая дочь халифа прекрасная Кантара встретилась взглядом с серыми вихрями надвигающегося шторма.
Через секунду утихший ветер вернул всё на свои места, процессия двинулась вверх по улице к замку, а Али, как замер мгновение назад, так и стоял, глупо улыбаясь.
Хаким, схватив его за плечи и пытаясь заглянуть в глаза, начал трясти:
– Нет, нет, нет. Даже не думай.
Али, покачав головой, засмеялся:
– Да что ты раскудахтался? Кто я, и кто – она? Для хлопка нужны обе ладони.
Примирительно потрепав Хакима по плечу, бегом припустился в сторону замка.
Хаким, обреченно вздохнув, поднял глаза к небу и произнес:
– Да, обе… Я уже это слышал где-то… Ваша взяла. Закончился мой покой.
Вечером того же дня он сидел на небольшом ковре во внутреннем дворике дома своей соседки и, прихлебывая из глубокой пиалы вино, рассказывал свои истории.
– Славный вечер выдался сегодня. Вы слышите, как прибой говорит с вами? Все слышат прибой, но особо никто не вслушивается. Все вы знаете о святом Николасе?
– Знаем, знаем, – оживились маленькие слушатели.
– Так вот, знавал я его когда-то.
– Как же это возможно?
– Не думай об этом, дитя. Представь, что это случилось с моим пращуром.
– А что это – пращур?
– Очень дальний родственник. Например, прадед прадеда прадеда.
– Ого-о! – загорелись глаза у детворы. Они знали: Хаким всегда рассказывает нечто невероятное.
– Итак, на дворе стоял 354 год от Рождества Христова. Николас де Мира, уроженец Ликии, проснулся однажды в странном просветлении. Он осознал, что несметные богатства более не радуют его. И знаете, что он сделал?