Катакомбы Кромоса

Баталов Сергей Александрович

Негоциант вынырнул из-под досок, поставил на дерево крохотный горшочек, с плотно запечатанным горлышком.

– Это – масло! – пояснил он. – А вот это – хлеб! – о прилавок глухо стукнула черствая буханка. Овощей купите во-он там! – он рукой показал, где именно продаются свежие овощи.

Подросток скользнул взглядом за рукой торговца. Другой рукой продавец накрыл прилавок. Мальчишка даже не заметил, что под широкой дланью негоцианта скрылась одна из его монет. Зато заметил человек.

– Постой! – мягко сказал

он, стараясь ненароком не обидеть торговца. – Ты случайно не заметил, куда подевалась одна из наших монет?

– Нет! Не заметил! – равнодушно ответил кромосянин, подвигая к себе руку.

– А здесь – что? – землянин кивнул на ладонь негоцианта.

– Ничего! – так же спокойно и также равнодушно ответил ему абориген.

– Я хочу посмотреть!

– Посмотри! Если – сможешь! – торгаш даже не улыбнулся.

Сашка попробовал сдвинуть в сторону руку кромосянина. Длань лежала на прилавке так, словно её кто-то прибил двухсотмиллиметровыми гвоздями.

Александр не стал соревноваться в силе с более опытным в таких махинациях кромосянином.

Он положил свою руку поверх его и стал сжимать десницу, похожую на лопату. Кромосянину стало больно. Но руку он не убрал.

Подошли два стражника, стали с интересом наблюдать за происходящим. Им кто-то успел «доложить» что однорукий рыбак подозревает продавца в нечестном ведении дел, а именно – краже денег покупателя на его глазах. Сашка даже не подозревал, насколько серьезное обвинение он только что «предъявил» негоцианту. Торговец, разумеется, тоже заметил воинов. Он сопротивлялся изо всех сил.

Сначала кромосянин покраснел, потом – побледнел (боль в руке была адская!), потом – посерел.

Заметив, что торговец-вор не собирается «сдаваться», Заречнев сжал руку сильнее. Кости аборигена ощутимо захрустели…. Сначала щелкнула она кость, потом – другая….

– А-а-а! – не выдержав «десницы командора», на весь рынок заорал негоциант, поднимая вверх руку. Под дланью торгаша обнаружилась большая медная монета.

Говор прекратился. Все с раздражением смотрели на то, как стражники, не проронив ни слова, зашли за прилавок, короткими блестящими мечами распороли на длинные полосы одежду торгаша, выволокли его к стене крепости.

Один из воинов заголил руку негоцианта, второй его же лохмотьями привязал её к бревну, которое служило местом привязи Гроо. Негоциант завизжал. Торговля прекратилась. Все замолчали, обернулись в сторону бревна. Кажется, все, кроме Александра знали, что сейчас произойдет. Знал и торгаш. Один из солдат обнажил меч. Вор задергался, завизжал еще громче. Другой страж рукоятью своего меча легонько пристукнул его по затылку. Кромосянин стал вялым, податливым, но сознания не потерял. Стражник выразительно глянул на напарника, тот махнул мечом. Вздох пронесся над площадью. Вор заорал так, что спугнул даже птиц, сидевших на дальней башне.

Солдат наклонился, поднял с булыжника что-то багровое, бросил это «что-то» огромным ездовым птицам. Гроо с жадностью набросились на «подарок». Негоцианта отпустили. Он упал на колени.

К нему метнулись несколько друзей и знакомых. Кто-то быстро перевязал культю руки шнурком, кто-то подложил под голову раненного большую сумку.

– Что? Доволен? – бросил землянину кто-то из тех, кто суетился около раненого. – Отомстил? Думаешь, тебе станет легче оттого, что на одного однорукого стало больше? Считаешь, его рука стоила той монеты, которую ты мог потерять? Александр пожал плечами, отошел в сторону.

«Тебя пасодют! А ты – не воруй»! – хотелось ему процитировать бессмертное папановское, но он промолчал. Кто знает, может, в этих краях карают и за глумление над новоиспеченными инвалидами?

Сашку и мальчишку торгаши, и кое-кто из покупателей с рынка провожали красноречивыми взглядами, главным мотивом которых была месть.

Однако вслух никто и ничего так и не произнес – за спинами «провожающих» маячили стражники, чутко ловившие любое слово, которое могло бы сорваться с неосторожных уст. Таковых в приморском городке не нашлось.

– Да, завтра нам придется несладко! – так резюмировала Матт сумбурный рассказ сына о том, что произошло на площадки. – в открытую мстить никто не решится, но… У торговца, которого лишили руки, много родственников, друзей и знакомых…. Вряд ли они оставят твой поступок без последствий!

– А что, здесь так принято – обворовывать детей, или вдов?

– Официально – нет! Право стоит на страже всех и каждого, вне зависимости от его имущественного или социального положения. Но это – официально!

На деле те, кто имеет больше денег, имеет и больше возможностей. В том числе и во время судебных разбирательств.

Тебе, если так можно сказать о такой ситуации, повезло, что все происходило на глазах стражников. В других обстоятельствах у того торгаша нашлась бы масса свидетелей, которые показали бы, что это ты, а не он пытался украсть деньги. И тогда руку отрубили бы тебе.

– Вторую?

– Нет! Именно с тобой поступили бы иначе. Тебе, как повторно совершившему преступление, отрубили бы голову.

– Но кто сказал, что я – вор? Может, я потерял руку во время охоты, или – рыбалки?!

– Для суда имеет значение только то, что они видят. А они видят, что у тебя такая рана, какая бывает только у тех, кто совершил кражу в первый раз. Значит…

– Ты тоже считаешь, что я – вор?

– Ты спас жизнь моего сына, причем – дважды. Не имеет значения, что я думаю на этот счет! Все! Давайте спать! Завтра вставать рано. Она ушла на женскую половину домика.

Рассвет застал вдову и её сына на «рабочем месте».