Катарсис
Шрифт:
Дорога в этот день если и не была короче, то быстрее её одолели - точно. И - веселее. В городские ворота втекали широкой людской толпой. Народ, слыша, как мы голосим, уравнивали скорость движения с нами, слушали. Если я, коряво, переводил - пели. А потом хором горланили местные песни. И было это - только начало.
На постоялый двор так толпой и ввалились. Вечер только начался! Крап носил по кругу мой шлем, я пел, стоя на столе, запивая пивом. Я уже даже не пытался переводить. Ну как я переведу: "бесаме мучо", если я её только на слух и пою? А из песни Битлов "Естедей"
*****
Чем закончился сей томный вечер, я не знаю. Очнулся только утром от дикой головной боли, с огромной шишкой на лбу с теплой грелкой под боком.
– Шо, опять?
– просипел я, как тот волк. И тут же застонал.
"Грелка" открыла глаза:
– Пива?
– Какая же ты умница, красавица! И если можно - побыстрее!
Да, вот такой я вот эксплуататор! А я чё? Я - ничё! Она же эксплуатировала моё невменяемое тело? Пусть теперь подсуетиться, чтобы этот организм - коня не двинул. А вот и долгожданное пиво!
– Ты - волшебница! Ты просто вернула меня к жизни! Дай я тебя расцелую!
– Хватит уже! У меня и так - всё болит!
– взмолилась бедняжка, пытаясь выбраться.
– Я этого не помню. Значит - не было!
А я - старый, похотливый кобелина! Когда справил нужду (если говорить совсем честно) то заметил, что эта умница - не такая уж и красавица. Не уродка, конечно, но и не Клава Шифер. И грудь - висит уже, да и пупок имеется. Не девочка. Рожала, да не раз. Жопа - не орех давно. Кстати!
– Нет!
– Да!
– Не-е-ет! Да! Да! Да!
Лежит головой на груди моей, кудряшки встроенного в тело оренбургского пухового платка - на палец наматывает. Я - её локоны на палец наматываю. Седые проблески. На животе - растяжки. Так и я - не вьюноша уже.
– Спасибо тебе. Мне было хорошо, сладко с тобой.
– Тебе спасибо, Северная Башня!
– она целует меня в губы, в грудь, живот. Блин, я же не мылся! Надо её отвлечь!
– Как тебя зовут, прелестница?
Как пощёчину влепил - дёрнулась. Смотрит злой кошкой, как хвост отдавил кованным сапогом.
– Ты не узнал меня?
– А должен?
– И не пытайся!
– Как скажешь, киска! Ты не отвлекайся!
– Выметайся, старый кобелина!
– вскочила, простынь тянет.
Ага, ща-аз! Ты совершенно зря меня раззадорила. Сегодня мне - на суд. И я совсем не знаю, чем он закончится. Может, это - крайний раз. Переворачиваю. Уже не кричит, зажала зубами подушку. Прости, но ты - не молода, уже там всё - как ворота в таверну, всю ночь разрабатывали. Вместе. Я же тоже не молод. Мне после такой ночи нужна стимуляция - покрепче. А тут ты, как девочка.
– Вот удивишь теперь мужа!
– оказалось, прорычал это вслух.
Как реактивная торпеда, вылетает из-под меня. Мгновенье - я прижат к изголовью клинком кинжала у горла.
– Малышка, ты чего?
– как можно спокойнее говорю я.
– Ты знаешь кто мой муж! Ты знаешь кто я!
– Понятия не имею. Я вообще первый день в этом городе. Никого не знаю. Убери нож. Мне не уютно.
Клинок режет кожу.
– Мне глубоко накласть, кто твой муж и кто ты там, за дверью, - скороговоркой говорю я, - тут ты - моя женщина! Сегодня! Сейчас! А завтра - может не быть! Завтра я - или труп хладный, или уеду, и - никогда тебя не увижу! А мужу твоему я открыл калитку и если ты не будешь глупить - порадуешь его, вернёшь интерес!
Нож отпустил мою кожу. Вырываю его, выкручиваю руку, наматываю волосы на кулак другой руки и фактически насилую её, приговаривая:
– Сейчас ты - сука, моя сука! Там - ты можешь быть, кем хочешь! И иметь кого хочешь, как хочешь! А сейчас, я - тебя! Потом - казни меня, растерзай, но сейчас растерзаю тебя я! Ты сама заслужила, дерзкая девка!
Ну, и в том же духе. Нет, я не такой садист. Приятно, конечно, так доминировать, но она сама сдала себя полностью этой выходкой с ножём. Она боится, что я знаю - кто она и кто её муж. Значит что? Что она достаточно известная личность. А что эта знаменитость ищет среди пьяного простого народа? Приключений на свою задницу. Ну, вот! Как её колбасит! Нашла!
И это не всё. Это же было полчаса назад. Но, совсем не бурно. Терпя, страдая. Ты ещё и властью обделена. Да - немалой. Вон она, маска валяется. Ты подавляешь, унижаешь. Обычно. А сейчас подавляют и унижают тебя. Порят, как девку трактирную. И, как раз, это тебя и - забирает!
– Да, сучка?
– Да! Да!
Что и требовалось доказать. Лежит, растеклась, как сметана. Белая, рыхлая. Нежно провожу рукой. Дрожь. Разворачивается, хватает руку, целует, плачет. Обнимаю её, прижимается к груди, ревёт.
– Плачь, девочка, плачь. Никто тебе не обещал, что будет легко. Так?
– Знаешь, как противно надевать маску, переодеваться в служанку, искать себе самца? Всех этих наёмников, залётных купцов?
– Чтобы им от тебя нужно было бы твоё тело, а не возможности твоего положения?
– Да!
– она вскинулась, властная такая.
Улыбаюсь:
– Девочка, мне же в самом деле - глубоко плевать на твою жизнь. Я хотел тебя. Потом - хотел тебя потрясти и опустошить. У меня получилось?
– О, да!
– улыбается.
– Ты - красивая!
– провожу рукой по лицу, по шее и дальше, - сколько у нас ещё есть?
– Ничего нет. Видишь?
– она указала на дверь. Под дверью - красная ленточка, закрой глаза. У лучше - уйди в другую комнату. Сразу за мной - не выходи.
– Не спеши, - встаю сам, поднимаю её. Поворачиваю, так, этак, наконец отстраняюсь, смотрю пристально, опускаюсь на одно колено:
– Хотел запомнить Вас, госпожа! Увидев Вас ещё раз, вне этой комнаты - я не узнаю Вас. Но, забыть Вас - я не желаю!