Катарское сокровище
Шрифт:
Еще немного, и Аймер бы не выдержал, возвысил бы голос без разрешения. Но тут подвижное лицо Франсуа осветилось какой-то новой мыслью, настолько удачной, что францисканец даже захрустел от радости суставами пальцев.
— Впрочем, подождите, сын мой… У меня есть идея, как вам и приют на ночь получить, и Святой Церкви во оставление своих грехов послужить. Хотите, сынок, перед Богом и нами верной службой очиститься, совершить нечто праведное и полезное?
— Хочу, отче, так-то хочу! — вскинулся Антуан. Даже волосы с глаз откинул, чтобы лучше видеть говорящего, будто впитывал его слова не одними ушами, но и глазами. —
— Позаботимся и о вашей матушке, непременно позаботимся, — важно кивнул Франсуа. — От вас же ничего особо сложного не потребуется: в духе покаяния помогите нам кое-какие сведения раздобыть.
— Это следить за кем, отче? — потускнел Антуан. Аймер тоже недоумевал, непонимающе переглянулся с Люсьеном.
— Не совсем так. Понимаете ли, еретик, которого вы так боялись, нынче ночью схвачен святой инквизицией. И сейчас, когда мы с вами разговариваем, этот проклятый Богом человек пребывает у нас под ногами, в замковой темнице, ожидая суда и заслуженного наказания…
Антуан сильно вздрогнул и посмотрел в пол, как будто наличие где-то внизу пленного еретика было подобно занимавшемуся в подполе пожару.
— Отец Пейре?!!
— Отец он только для тех, кто верует в богопротивную ересь, для нас же с вами, для католиков, он всего лишь грешник Пейре, — сурово поправил брат Франсуа. — Я от вас многого не требую: всего лишь проведите ночь в одном с ним… гм… помещении, где еретик сможет и должен подумать, что вы, как и он сам, задержаны и осуждены за ересь.
Так вот что задумал брат Франсуа! Аймер слышал о таких вещах, но никогда не видел их в действии: в тюремном жаргоне, некогда известном ему в вагантские годы, это называлось «подсадить утку». Использовать Антуана как глаза и уши — ведь, как известно, катарский клир отличается крайней неразговорчивостью, заставить их донести на братию или раскрыть какие-либо секреты крайне трудно, ибо они люди потерянные и даже плотских мучений почти не боятся, а в адские — не веруют, потому что ад для них — это плотский мир и есть, хуже-то не будет! Прямую и простую душу Аймера что-то воротило от таких методов, хотя, казалось бы, против слуг дьявола все орудия хороши. Вопрос сокровища в самом деле важный, и нет иного способа найти ответ, кроме как у хранителя добиться тем или иным образом. Однако что-то подсказывало ему, что отец Гальярд так делать бы не стал. Особенно не спросив согласия своего напарника, черт побери! Не самая добрая часть Аймеровой души ярилась при мысли, что Франсуа хочет в чем-то обойти своего формального доминиканского главу. Как там в Уставе сказано о францисканцах? «Меньших братьев надлежит принимать с любовью и вежеством, как своих собственных братьев…»
— Для еретика в вашем появлении не будет ничего удивительного, — вдохновенно продолжал брат Франсуа. — Даже ваш, простите, сын мой, подбитый глаз пойдет вам на пользу: сможете сказать еретику, что вас насильно привели на трибунал или били на допросе. Ведь вы же сами говорили, что посещали старца в лесу и участвовали в обрядах. Зато, быть может, он будет говорить, доверит вам какие-нибудь секреты в надежде на ваше оправдание. Может быть, имена назовет, кому вести отнести, может быть, даст поручение о… катарском сокровище. В любом случае, вреда от такой небольшой хитрости быть не может, а вдруг да польза случится. Ну что, дорогой мой сын Антуан, как вы на это смотрите?
Ох, плохо смотрел Антуан на «небольшую хитрость», хуже и не бывает! Идея провести ночь в темнице, наедине со страшным катаром, пугала его едва ли не больше, чем предложение пойти домой. Аймер по Гильеметте с мужем заметил, какой сильный страх внушает здешним людям катарский старик: проводница даже отказалась вместе с прочими приблизиться к самой пещере и слезно умоляла позволить ей не показываться на глаза Старцу — «он, батюшки, глазами делает, не дай Бог сглазит, а я ж молодая, мне рожать еще!» И вот теперь этот ужас вновь выказался в Антуане. На протяжении всей речи тот мотал головой в безмолвной попытке сказать «нет», но не смея перебивать.
— С ним… в темнице целую ночь? — наконец выговорил он. — Со… старцем Пейре? Одному?
— Понять не могу, что вас так пугает, — недоуменно развел руками францисканец. — В конце концов, только одна ночь, ну, может быть, чуть дольше… (Читай: пока Гальярд не найдет парня в темнице и не оторвет вам, дорогой напарник, за ваши умопостроения голову, злобно подумал Аймер. Происходящее с каждым мигом нравилось ему все меньше. Протокол уже был закончен, происходила частная беседа, и вместо того, чтобы записывать, юный доминиканец остервенело рисовал на полях кресты и бегущих собачек. Перо, длинно скрипнув, прорвало бумагу, едва не испортив последний лист минуты.)
— В конце концов, он всего только дряхлый старец, а вы — молодой, полный сил юноша, — продолжал увещевать брат Франсуа. — Кроме того, он в цепях и даже не сможет к вам приблизиться вопреки вашей воле, на вас-то мы цепей надевать не станем. Или вы темницы боитесь? Там вовсе не холодно, я там был — ничуть не холоднее, чем в самом замке! Я прикажу туда шерстяное одеяло отнести, покормим вас хорошо, выспитесь, не хуже чем дома!
— Нет, отец, я не темницы боюсь, — чуть слышно отозвался Антуан. — Но… Старец… Он умеет что-то делать, у него глаза дурные, даже не знаю, как сказать…
— Пустяки, — отечески сказал брат Франсуа, поднимаясь из-за стола. — Эти дьявольские еретические штучки против верного христианина не работают, я вам как священник говорю. Зато вы сможете послужить Святой Церкви, матери вашей, и получите настоящую надежду искупить свою неверность и удостоиться спасения…
Антуан трудно сглотнул. Внутренняя борьба отражалась на его лице — по-южному живом, так что движение мысли можно было бы читать по движению его бровей, если бы их не скрывали нестриженые волосы.
— Тогда… отец, тогда вы мне дадите отпущение?
— Непременно и именно тогда, сын мой, когда вы докажете свою готовность и свое раскаяние…
Сейчас я его удушу, подумал Аймер, сжимая зубы. Господи, держи меня, сейчас я сорвусь, и пойдет к дьяволу все мое хваленое послушание…
Антуан тяжело вздохнул. Перекрестился. Еще раз вздохнул.
— А матушке моей поможете? Ведь мало ли что. Свиньей ее и вовсе каждый день обзывают, а уж если ее… муж догадается, что я у вас…
— Так вы согласны, сын мой, послужить Господу и церкви? — Франсуа величественно скрестил руки на груди.