Катастрофа отменяется
Шрифт:
Проезжая мимо обоза, Мусаев смотрел на вооруженных автоматами возчиков, на стволы счетверенных зенитных пулеметов, прикрытых от дождя брезентом. Заметил, что на каждой телеге и машине лежали доски, камышовые маты, аккуратно прикрепленные лопаты. Обоз был подготовлен тщательно. Это как бы примирило Мусаева с майором, который на первый взгляд показался генералу нерасторопным и боязливым.
Машина обогнула крепость, проехала по краю пересохшего крепостного рва, на дне которого валялись стреляные гильзы, поломанное оружие, снарядные ящики и шанцевый инструмент. Здесь оборонялись последние подразделения вражеских войск, перед тем как покинуть город. Едва машина вышла на юго-западную сторону крепости, перед Мусаевым открылся красивый вид на днестровскую леваду, на заросшие ракитником луга перед рекой, на крутой правый берег, еле видимый за дымкой испарений, которые
Мусаев вздохнул, разглядывая ландшафт, на котором чувствовалось только движение природы, как бы исключавшее присутствие человека. Да так оно и было — человек страшился передвигаться здесь днем, он таился в складках земли, припав к ее черному телу, лежал в сырых канавах, прятался в мелком ракитнике, потому что весь этот берег простреливался с той стороны реки. Рокадная дорога, питавшая фронт, проходила восточнее, вдоль гряды холмов, по их обратному склону. У реки находились только сторожевые заслоны, охранявшие берег от попыток фашистских войск снова переправиться через Днестр и овладеть городом.
Глаза Мусаева не видели весенней красоты, не примечали оживления оттаявшей земли. За три года войны он привык к тому, что красивый ландшафт — лишь место для развертывания операции. Отдельные детали ландшафта могли быть полезны или вредны, смотря по тому, шла речь о наступлении или об обороне. С этой точки зрения он и читал раскрытую книгу земли, как в штабе читал карту, чтобы потом решить на местности задачу и изложить свой замысел штабным офицерам. Иногда Мусаев понимал, что это подчиненное положение ландшафта — не самое главное в природе. Он вдруг как бы подсознательно отмечал красоту возникающих линий, мог сравнить прекрасное видение с картиной художника, но в тот же миг с властной настойчивостью у него возникало второе, более необходимое представление о природе, то самое, утилитарное, которое помогало ему или мешало в главном — в ведении войны.
Так он думал и теперь о наполненных водой балках. Они пролегали с северо-востока на юго-запад, пересекали рокадную дорогу, затрудняли движение обозов. Это был враждебный элемент в тех слагаемых, из которых состояло решение задачи. Он видел реку, прикидывая на взгляд ее ширину, быстроту течения, крутизну западного берега, зеленую, густую растительность на нем: «Прекрасное место для скрытного сосредоточения войск. Вероятно, гитлеровцы попытаются использовать эту возможность, чтобы не позволить нашим войскам переправиться через реку. На нашем же берегу трудно скрыть даже мелкие подразделения». И генерал с раздражением подумал о вопиющей несправедливости — русские реки становятся порой для нас лишней преградой и помогают врагу. Каждый раз приходится с пологого берега форсировать крутой, будто мало у нас и без того препятствий. И, подумав так, еще больше рассердился на себя: не надо было пускать фашистов в страну, тогда реки не помогали бы им, а если уж это случилось — выбивай врага и не сетуй на реки…
Даже туманная дымка на всем протяжении горизонта, колеблющаяся, неверная, была для Мусаева еще одним лишним поводом для беспокойства. Солнце садилось, дымка затрудняла наблюдение, а ведь каждую минуту из-за облаков могли вынырнуть самолеты врага и обрушиться на наш передний край. Нет, красота на войне всегда обманчива! Красив весенний солнечный день. Но попробуй в такой день пойти в атаку — проклянешь красоту. Хороши весенние ночи — холодок на губах, будто запах яблок, хрустит ледок на озерах и сырых левадах. Но попробуй пойти в разведку в такую ночь — и ты пожелаешь дождя и бури, тумана и темной воды. Все относительно на войне, даже пейзаж…
Капитан Суслов обернулся к Мусаеву, указал рукой вперед, где темнела на горизонте черная гора, прикрывая излучину Днестра, сказал:
— От горы начинается предмостное укрепление немцев. Здесь их до сих пор не столкнули за Днестр. Дальше до городка Липовец укрепленная линия. Около шестидесяти километров… Прикажете ехать в штаб?
Мусаев взглянул на черную гору — на карте она называлась Монастырской. Отсюда виден был белый скит на камнях, от солнца камень казался розовым, будто залитым огнем или кровью. Подножие горы заросло буковым лесом, который и окрашивал гору в темный, почти черный цвет. Шофер повернул влево, сделал тяжелый разворот по размякшей луговине. Машина, буксуя колесами и скрежеща, рванулась обратно к городу.
Штаб армии размещался в хуторке под городом. Обилие садов в хуторке позволяло надежно укрыть от воздушного наблюдения машины, зенитные пушки, установленные под вишнями и широко раскинувшимися кронами груш. Мусаев думал о встречах, которые ожидали его в штабе, о людях. Их надо было не только узнать, но и понять — в этом заключалась ближайшая задача командующего. Так делал он всегда, приступая к работе в новой должности, принимая под свое командование полк, дивизию, корпус. Так он решил поступить и теперь, впервые в жизни став командующим армией.
Подумав об этом, он взглянул на Суслова. С ним ему тоже придется работать. Среди многих других надо понять и этого человека, в небольших карих глазах которого он только что увидел непонятную горечь. И еще подумал: почему Суслов так невнимательно отнесся к раненой девушке в мажаре? Ведь она протянула ему руку так, будто собиралась преподнести свое сердце.
Суслов сумрачно смотрел вперед. Мусаев мельком наблюдал за ним. В твердом очертании его профиля была какая-то напряженность, будто он все время защищался от нападения или ждал его. Мусаев уже знал, что капитан переведен на штабную работу недавно, до этого он командовал разведывательным батальоном. Окончив в самом начале войны курсы «Выстрел», показал недюжинные способности в понимании и решении тактических задач, за это и был прикомандирован к штабу. Осуществление замыслов командующего во многом может зависеть и от этого капитана, если он умен, инициативен. Конечно, давно минуло то время, когда адъютант должен был скакать под вражеским огнем на добром коне по полю сражения. Сейчас он чаще всего пользуется танком или самолетом. Однако нужно много смелости и честности перед собой и своим командиром, чтобы успешно выполнять поручения. Ведь ни танк, ни самолет не гарантируют от смерти, а умирать адъютанту, как и любому офицеру связи, приходится чаще всего в одиночку.
Вместе с тем Мусаеву с первой же встречи в штабе фронта понравились в Суслове твердость и спокойная уверенность. А эти качества генерал считал главными у офицера, потому что только спокойный человек может правильно решить задачу и только твердый выполнит ее, несмотря ни на какие препятствия. Однако были в капитане и черты, огорчившие Мусаева. А он любил, чтобы понравившиеся ему люди не имели недостатков. Командующего удивила сухость характера Суслова, которая особенно отчетливо проявилась при встрече с девушкой. И почти неожиданно для себя Мусаев спросил:
— Кто эта девушка, которую вы встретили у крепости?
Суслов не удивился вопросу и ответил равнодушно:
— Радистка Казакова из батальона разведки, которым я раньше командовал.
— Хорошая девушка! — сказал Мусаев.
Суслов удивленно взглянул на генерала, но тот уже как будто забыл о девушке, опять углубился в свои думы.
4
Хуторок был маленький, и штаб в нем разместили с трудом. Во всех домах, однако, было электрическое освещение. На письменном столе командующего имелась даже кнопка электрозвонка для вызова подчиненных. В штабе стояла тишина. Его работники еще не знали привычек нового командующего. Может ли он работать при том шуме, который ни на минуту не прекращался в маленьких комнатах, до отказа набитых людьми, телефонами, аппаратурой, пишущими машинками? Телефонисты перешли в сарай, втянули туда толстый кабель, соединявший голоса всех восьми дивизий и двух корпусов армии. Машинистки перебрались в столовую, из открытых окон которой постоянно слышались торопливая дробь и монотонные голоса диктующих. Типография и редакция армейской газеты разместились прямо в саду в двух автобусах. Все это Мусаев заметил, едва вышел из машины. При покойном командующем Мусаеву приходилось бывать в штабе этой армии по заданию Ставки. Он знал, что прежний командующий любил иметь весь штат под руками, чтобы все видеть самому, чтобы люди слышали его голос. Мусаев с некоторым разочарованием подумал о переменах и решил восстановить прежний порядок. Люди лучше работают в привычных условиях. И меньше будет поводов для сравнений: вот тогда-то было лучше, а вот то-то и то-то было совсем не так… Мусаев знал, как трудно заменить в сердцах людей ушедшего и как опасна эта система сравнений: все равно к нему, новому человеку, будут приглядываться. Входя в специально для него подготовленную хату, он сказал Суслову, чтобы все в штабе оставалось по-прежнему.