Катастрофа отменяется
Шрифт:
Крутизна кончилась, все трое собрались вместе, уже видимые настолько, что Чердынцев узнал по очертанию фигур и движениям своих лучших альпинистов — Каракозова и Галанина. Они шли вниз в одной связке, выпустив вперед Тамару, и камни перестали катиться из-под их ног, начинался твердый каменистый склон.
Уразов помотал головой, сказал:
— Ну, смельчаки!
И вокруг стали улыбаться, шутить, только Чердынцев не слышал ни слова, лишь чувствовал, как постепенно рассеивалось ощущение беды. Меж тем все заторопились к блиндажу,
У блиндажа они и встретились; скалолазы остановились, сматывая свои нейлоновые тросы, Тамара сбивала пыль с костюма, потом достала из кармана зеркальце, погляделась, как сделала бы это в театре перед входом в зрительный зал. Чердынцев и не заметил, как опередил других, оказался рядом с ней. Она подняла усталые глаза на него, сказала:
— Как я боялась!
Он не успел ответить. Уразов схватил ее легкую ладонь в порыве удивления, воскликнул:
— Но зачем, зачем такой опасный путь? Мы бы выслали вертолет!
— Вертолетов не было! — И только после этого, уже спокойно, мужу: — Здравствуй, Павел!
Малышев, которого Чердынцев только что видел испуганным, бледным, вдруг стал жестким, сухим. Не ответив на ее приветствие, он приказал:
— Товарищи, в укрытие!
Но тот взгляд, которым он встретил Каракозова и Галанина, Чердынцев видел. Недобрый, подозрительный.
В блиндаже Малышев стал снова гостеприимным хозяином. Освободил места у смотровой щели для «гостей», к которым причислил и Чердынцева, и они оказались рядом: капитан, Тамара, Чердынцев, Каракозов и Галанин. Чердынцев спросил шепотом:
— Что это за цирк?
— Тамара Константиновна хотела уйти одна, — так же тихо ответил Каракозов.
— А вы не могли удержать ее?
— Вы бы сами попробовали! — огрызнулся шепотом Галанин.
И Чердынцев подумал: тоже не смог бы!
Малышев разговаривал по телефону. Он снова был командиром. Чердынцев испытал даже некую зависть: сам он не был способен к таким вот резким переходам. Человек только что перенес испытание на выдержку и уже забыл о нем, весь снова в том деле, которое сейчас является главным. По его коротким радио- и телефонным сигналам пришли в движение сотни людей, гудят уходящие в укрытия машины, под присмотром махальных отступают жители кишлака, а в это время Карцев докладывает:
— К взрыву готов!
2
Взрыв сделал свое дело, и снова пришла машинная и людская страда.
Гул машин не умолкал всю ночь, всю ночь трудились саперы, колхозники, добровольцы. Прожекторы были повернуты вдоль канала, и черные тени берегов опять напоминали темноту космоса, а там, куда достигал свет, он тревожил и подгонял людей. Малышев требовал, чтобы дно канала было зачищено как следует, боялся, что вода, обрушившись в ямы, закрутит водовороты, ровное движение задержится, возникнут перепады, стремнины, подмывы берегов.
Чердынцев работал на завале в головной части канала. Несколько раз он видел Тамару. Ее щегольской альпинистский костюм был вымазан в глине, башмаки заляпаны мокрой грязью, но лицо казалось довольным и веселым, как будто ей нипочем любая работа. Галанин и Каракозов все время были рядом с нею, и Малышев поглядывал в их сторону почти с ненавистью. Но у него оказалось столько обязанностей, что он видел их только мельком, его все время отзывали то на один участок, то на другой, телефон, поставленный на головном участке, звонил почти беспрерывно, и ординарец бросался отыскивать капитана.
Наверху завала минеры долбили последние шурфы. Они поднялись на завал сразу после взрыва и спустили оттуда веревочную лестницу, по которой сейчас карабкались подрывники с грузом взрывчатки, один за другим, не очень-то следя за правилами безопасности.
— Поднимемся, Александр Николаевич? — предложил возникший из темноты Малышев. — Вы как-никак крестный отец проекта!
У Чердынцева давно уже ныла спина от усталости. Приходилось поднимать вручную тяжелые камни: головной участок канала был не такой глубокий, экскаваторы поставили туда, где остались перепады в русле. Он с удовольствием оторвался от работы и вылез на освещенное прожекторами поле. Здесь его догнала Тамара.
— Можно я с вами? — спросила она.
— Ты же устала! — попытался остановить ее Малышев.
— А кто же тебя прославит? — насмешливо сказала она. — Мне рассказывали, что ты и Александр Николаевич — главные деятели сегодня. А так как остальные журналисты боятся и подойти к тебе, то прославлять придется мне.
— Разве здесь есть журналисты?
— Без них такие события не обходятся. Как только увидите человека в шляпе и с блокнотом в руках, знайте — перед вами журналист.
— Вы же без шляпы и блокнота?
— О, я из другой породы…
— Помню, помню, — Чердынцев усмехнулся. — Вы прежде всего хотите сделать своими руками то, что делают ваши герои. Ну что же, разрешим Тамаре Константиновне подняться на головной участок? Она, кажется, заслужила.
Даже в мертвенном свете прожекторов эта женщина оставалась красивой. Все вокруг гасло, резко очерченные лица казались безжизненными, но ее молодость ничто не могло ни убить, ни спрятать. Чердынцев невольно подумал: она и в темноте будет видна.
Взбирались молча: Тамара, вероятно, сбила дыхание, а Чердынцеву просто не хотелось разговаривать. Малышев, поднимавшийся впереди, все оглядывался на освещенное поле, в котором черной змеей лежал канал, — должно быть, искал точку, с которой можно оценить всю работу. Но такая точка открылась только на гребне завала.
По одну сторону лежало озеро, уже светящееся от рассветной зари, а по другую — канал. Они и не заметили, как начало светать, и прожекторы выключались один за другим. И только тогда в рассветном расплывчатом сумраке стала видна вся их работа.