Катастрофа. История Русской Революции из первых рук
Шрифт:
Aleksandr F. Kerensky
Catastrophe: Kerensky’s Own Story of the Russian Revolution
Periodicals Service Co, New York 1927
Предисловие автора
Сюжет этой книги – исторический
Правильное понимание современных событий в России невозможно без понимания внутренней сущности русской революции февраля 1917 года, т. е. периода между падением монархии и установлением большевистского абсолютизма.
Было бы, однако, странно и нелепо требовать от меня, непосредственного участника тех событий, той меры исторической объективности и беспристрастности, которую мы вправе ожидать от научного историка, описывающего чужие дела.
Участник исторических событий не осознает ясно последствий своих действий, а лишь улавливает более или менее значение этих последствий. Однако он хорошо знает психологические мотивы, побуждающие его к тому или иному практическому решению. С другой стороны, историку чрезвычайно трудно проникнуть во внутреннюю духовную лабораторию действующих лиц исторической драмы, в те закоулки души, где вызревали эти события. Он хорошо видит последствия действий других людей. Рассматривая эти действия с позиции послезнания, он приобретает привилегию объективности.
Конечно, любой участник исторической драмы может задним числом приблизить свой образ действий и образ действий своих современников к точке зрения, близкой к той, с которой события будут рассматриваться через десять, двадцать или тридцать лет. Но такой исторический нарратив не может в действительности претендовать на роль истории, поскольку написание подлинной истории требует вызревания в процессе многих десятилетий после описываемых событий.
Тем не менее эпохи, близкие к периодам особенно богатым историчностью (измеряемой годами, а не материей), выводят из-под пера фальсификаторов немало «объективных историй». В России мы получили их в полной мере после февраля 1917 г.
Смею полагать, что эта книга не пополнит число таких работ, ибо я не пытался писать историю, а просто стремился добавить для истории некий сырой материал.
Моя неисторическая объективность состоит именно и только в том, что я представляю события и психологию февральской революции такими, какими они были на самом деле, ничего не скрывая и не подпадая под влияние политических и психологических установок настоящего момента.
Моя задача здесь состоит в том, чтобы изобразить события русской революции в целом, т. е. такими, какими они были на самом деле, такими, какими они представлялись мне тогда, а не такими, какими они кажутся теперь. Это единственная историчность, на которую способен участник исторических событий: выявить истинную психологию своей эпохи и восстановить мотивацию своих действий.
Стоя в самом центре событий, изменивших ход русской истории и заняв в этом центре математическую точку центричности, я видел революцию скорее в целом, чем в ее деталях, и переживал революцию как единый акт национальной борьбы за освобождение и спасение России, а не как ряд отдельных эпизодов внутренней борьбы партий и классов.
Я надеюсь, что читатель, у которого хватит терпения дочитать эту книгу до конца, поймет, что российская
Читатель увидит, что торжество большевистской контрреволюции было обусловлено не тем, что идеология большевизма, по существу западная по своему происхождению, соответствует «дикому, азиатскому характеру русского народа».
Он увидит, что в трагический момент борьбы за спасение России от двойного натиска немцев на фронте и большевиков в тылу в общественном сознании России была достаточная сила жертвенного патриотизма, и что только Россия не несет ответственности за выход из войны побежденным победителем.
Короче говоря, читатель увидит, как весь процесс внутренней борьбы в России в 1917 г. с последствиями падения монархии был неразрывно связан с продолжающейся борьбой на фронте за само существование России как независимого государства.
Французская революция 1789 г. предшествовала началу революционных и наполеоновских войн. В Германии в 1918 г. монархия пала после войны. В России революция пришла посреди войны, в самый острый и критический ее момент.
«Вина» России состояла в том, что все последствия – психологические, политические и экономические – военного напряжения и истощения проявились задолго до того, как они проявились на Западе. И Запад, победив свои военные и послевоенные трудности, так и не понял и не смог понять смысла и сути чрезвычайно болезненного и сложного процесса разложения старой социальной ткани в России, процесса, переживаемого в более мягких условиях, сформировавшимися после войны во всех воевавших европейских странах.
Ради своей победы Германия в 1917 г. прислала нам Ленина и помогла отравить Россию большевизмом. Ради победы союзников и с таким же рвением некоторые из союзников подрывали национальное, революционное Временное правительство России. Немцы считали, что на войне все средства хороши, а союзники исходили из того, что после исчезновения царского правительства они могут делать в России все, что им заблагорассудится.
Такое отношение могло быть, пожалуй, вполне естественным с точки зрения интересов Германии или, скажем, Англии. Но борьба за свободу и независимость России, которую мы тогда вели, от этого не становилась легче.
Ключ к пониманию тех тяжелых трудностей, которые пережила Россия в период революции и переживает до сих пор, надо искать в той сложной и порой двусмысленной международной обстановке, какой она была во время войны.
Глупо говорить, как это делают некоторые, что Россия была непригодна к свободе и всем своим прошлым была подготовлена к варварству большевизма.
Россия царской эпохи действительно была политически отсталой страной. Это неоспоримая истина. Но ее национальная культура, ее общественный строй, ее экономическое развитие, ее духовные идеалы находились на очень высокой плоскости развития, в которой не было места для зоологических опытов Ленина.
Более того, начиная с русско-японской войны и освободительного движения 1905 г., после учреждения представительного законодательного собрания, Россия как будто взрослела политически. Перед мировой войной уже не было сомнения в том, что переход России от полуконституционного абсолютизма к парламентарной демократии – дело нескольких лет.
Война прервала здоровое политическое развитие России.
Большевистская реакция, рожденная кровью и ужасами войны, отбросила Россию на столетие назад.