Категория трудности
Шрифт:
– Нехорошо, девочки! – И, обращаясь к нам, добавила: – Не принимайте близко к сердцу – они тут ходят и ищут: кого бы высмеять?!
– Что вы, что вы! – ответил Дайнюс. – Мне как-то охотник рассказывал: медведи даже любят, когда их пчелки кусают. Но охотник, как всегда, наверное, врал…
Поднялся притворный переполох. Возмущенные, они заговорили открытым текстом, дескать, подумать только: мы пчелки, они медведи!
Они понимали друг друга с полуслова, с одного взгляда и так слаженно поворачивали разговор в свою пользу, будто и в самом деле читали роли спектакля.
А собрались они две недели назад, 10 июля, в Оше, многие из них увидали друг друга впервые. Некоторых Эльвира знала только по прошлым восхождениям, остальных же только по переписке, которую начала в январе 1974 года.
После этого вечера мы провели в женской «обители» еще два дня, получив разрешение поставить палатку (нас, правда, огородили белыми камушками).
Они жили как хорошо вышколенный экипаж корабля – дисциплина, точность регламента, пунктуальность его выполнения, знание своих обязанностей, своего рабочего места. Ни разу не пришлось нам услышать слова пререкания, оспариваний, увидеть надутых губ, недовольных мин, осуждающих взглядов. Поведение, которое буквально посрамило восточную пословицу: «Две женщины – базар».
Прогуливаясь со мной возле палаток, Эльвира кивнула на маленькую утоптанную лужайку и сказала:
– Это наш «зал заседаний». – Вы что, здесь танцуете? – И танцуем тоже.
– Вообще-то ты молодец. Группу сделала…
– Опять ирония?
– Нет. На самом деле.
– Неужели я дожила до твоей похвалы?! Чудеса! Лагерь понемногу замолкал. Голоса в женских палатках стихали. Лишь откуда-то из-за ручья слышалась шуточная песня под гитару: Ах, какая же ты лас-сковая, Альпинистка моя, скалолазка моя…
Скоро и эти полуночники замолкли, а я все не мог заснуть, и в голове у меня крутился этот прилипчивый рефрен. Я знал, что Дайнюс тоже не спит, и сказал ему:
– Вот тебе и женщины. Такой порядок в мужских группах еще поискать… … Но я о другом думаю… Бьют в одну точку – мы, мол, женщины, не уступаем вам, мужчинам, ни в чем. Вроде бы в шутку, игрушечно…
– Не «вроде бы» – точно в шутку. Они и хотят, чтобы мы были сильнее, и любят нас за то, что сильнее…
– Так мы всегда и думаем. И они так думают – думают, что этого хотят… И все-таки «вроде бы». Есть у них несогласие… Вековое несогласие.
– Несогласие с природой? – спросил я.
– Точно так. Подспудное, загнанное в подкорку, накопленное поколениями. Почему они так стараются? Потому как выпала им почетная доля высказать свое несогласие… Отстоять сословие! Над ними тысячелетия! тяготеет наш скепсис…
– Наш еще полбеды… Свой собственный!
– Именно. Что получается? Они поднялись на альпинистский Олимп. Вскарабкались. Изодрались, исцарапались, превратились в сплошной синяк, но вскарабкались! Победили в драке. В какой? В физической! Вышли на Олимп и поверили в свои бойцовские качества. Только глядь, а над ними, как и тысячелетие прежде, все тот же скепсис… Стоят они на этом Олимпе рядом с нами и видят, что мы-то обозреваем панораму с отметки на голову выше. Но в запале победы кажется им, что и эту разницу можно преодолеть… если подняться на цыпочки. Вот и тянутся, а так ведь долго не простоишь…
– Боюсь, не им, а тебе все это кажется, – перебил я Дайнюса. – После их восхождений на пик Корженевской и Ушбу я решил, что сам господь бог ни черта не знает женской породы.
– Возможно, я не спорю, говорю только то, что мне кажется. А еще мне кажется, что, фетишизируя дисциплину, они… Как бы сказать?... Подводят, что ли, себя?! Они знают: один из краеугольных камней альпинизма – дисциплина. Их восхищает, что сильные, здоровые, волевые, самостоятельные мужики так умеют подчиняться. Думаю, потому восхищает, что им-то самим дается это с трудом. Они, по-моему, больше всего боятся упрека: дескать, женщины собрались – какая ж там может быть дисциплина? Вот тут-то и забота номер один – не дать повода для таких упреков, в первую очередь самим же себе, вести себя так, чтоб комар носа не подточил. Вот тут-то и мое беспокойство – не перехватили бы лишнего. Боюсь, они так стараются, что не дисциплину, а послушание ладят – дисциплину без инициативы, без самостоятельности. Если разобраться, то у самой независимой женщины самостоятельность все-таки слабое место. У нее в генах заложен расчет на защиту мужчины…
Раньше у меня с Дайнюсом не могло быть на этот счет разногласий. Но события последних двух лет поколебали мое мнение.
В 1971 году Эльвира задумала восхождение на семитысячник женской группой. Всю зиму 72-го подбирала она команду. А летом четверка под руководством Галины Рожальской, где, кроме Эльвиры, были ее подруги, Элла (Ильсиар) Мухамедова и Антонина Сон, покорили пик Евгении Корженевской (7105 метров). В сущности, это первое в мире успешное женское восхождение на семитысячник. Хотя попытки были и до этого. В следующем, 73-м году Эльвира организовала и возглавила еще одну женскую экспедицию, которая совершила траверс легендарной Ушбы. Это и есть факты, с которыми не поспоришь. Однако в чем-то Дайнюс был все же прав. Хотя правота его лишь подчеркивала, умножала их подвиг. Можно только предполагать, до какой степени отягощало их работу наше мужское неверие. В одной из статей, посвященных первому женскому восхождению, Эльвира писала: «Психологический барьер, его преодоление – вот одна из основных задач нашего восхождения-эксперимента… И реплики скептиков: дескать, женщины и суток не могут прожить без эксцессов – звучали предостерегающе. Может, это иногда и бывает правдой».
Они справедливо считали, что в их лице экзаменуются женщины. Любой промах вызовет восклицание: «Женщины!» А самое главное – возглас этот при случае готов был сорваться из их же собственных уст. Они старались провести свой поход, загнав «под каблук» женские эмоции, – спокойно, без спешки, с мужской выдержкой и рассудочностью. Все это дало психологическое состояние, которое называют «жизнью с оглядкой».
Они были скромны в своем женском самоутверждении – без замахов на большой спортивный скачок, без желания привести мир в изумление, вызвать овации. Женское восхождение лишь очередной, последовательный шаг этих спортсменок, тот, что находится рядом с достигнутым. Они пошли на него, хоть в душе и подозревали: а не лежит ли он за пределом их женских возможностей? И не действует ли здесь «табу»? Поэтому подходили к делу разумно, осторожно, больше всего боясь переоценки своих сил. Еще в Москве Эльвира сказала мне: хочу, дескать, провести восхождение под девизом: «Тише едешь – дальше будешь».
То же самое говорила она и Володе Кавуненко, который уговаривал Эльвиру идти на пик Хан-Тенгри.
Этот северный форпост крупнейших вершин Земли по тяжести прохождения можно сравнить с гималайскими восьмитысячниками, хотя формально он в «номенклатуру» не вошел – до семи тысяч не дотянул пяти метров (6995). Образно говоря, стужей тянет даже со страниц истории этой горы. Здесь и в базовом лагере – на высоте четырех тысяч метров – посреди жаркого августовского лета свирепствуют снежные бури. Люди с трудом пробираются от палатки к палатке. Можно себе представить, что наверху… Большую часть года вершину скрывает мощный слой облаков. Кажется, будто они приделаны к ней навечно, как купол зонтика к трости, и так же незыблемы, как и сама гора. Бесконечные снегопады. А лавины идут с частотой метропоездов. Погода меняется быстро, резко и неожиданно. Недаром район этот называют «гнилой угол».
…Кавуненко убеждал Элю ехать в Тянь-Шань, поскольку и сам планировал штурм Хан-Тенгри. Он ей доказывал: ничего, дескать, страшного нет, иной раз и пятитысячник, на который идешь без опаски, такого перцу задаст, что после год неохота смотреть на горы, зато недоступная вершина вроде пика Победы вдруг на всем маршруте возьмет да и «солнце повесит». Самое главное, выбрать нужный момент – мы его выберем. Взаимодействие, мол, двух групп облегчит задачу и принесет успех и той и другой.
Ему, как и всем нам, было немного боязно за женщин. Зная, что служебные дела могут меня увести из района женского восхождения, он решил, что лучше, если женщины будут поближе к нему. Тогда их можно подстраховать незаметно для них.