Категория трудности
Шрифт:
Нас встретили Эля, Нина Васильева, Валя Фатеева. Остальные уже спали. Все трое взялись хлопотать насчет ужина.
Мы принялись рассказывать о своих приключениях. Дайнюс намеренно вскользь, между прочим заметил, что с 4500 на 6000 поднялись за один день. Нам все же очень хотелось аплодисментов. И мы их дождались. Нина, округлив от удивления глаза, переспросила:
– Полторы тысячи?! Вдвоем по такому снегу?! Слышали, девушки?
– Это вредная для нас информация, – вмешалась Эльвира. – Девчата, запомните: как говорят в Одессе, не берите себе это в голову! Мы сами по себе. Ни за кем тянуться не станем. У них свои задачи, у нас свои. Им с нашей не справиться никогда – пусть попробуют со-вершить женское восхождение! – Это не фокус, – сказал Дайнюс. – Случается, и мужчины ходят по-женски… Мы как-то с Володей видели: шесть мужиков забились в нишу и ждали, когда помрут. Пришлось применить силу. В буквальном физическом смысле. Нахлестали троим по щекам – остальные сами пошли… Теперь каждый праздник шлют телеграммы…
– Да… – вздохнула Эльвира. – Грубой мужицкой силы нам не хватает… Ладно, – заключила она. – Пусть так: брюки – хорошо, платье – плохо. Но мы останемся в платье – подражать никому не станем, и гонку устраивать не будем. Мы создадим свой стиль Восхождения – женский, поскольку не должны и не можем ходить так, как ходят мужчины. Торопиться нам некуда. Контрольный срок у нас 9 августа, и к этому времени траверс через Раздельную выполним.
Задача их выражалась тремя словами: траверс пика Ленина. Это в данном, конкретном случае означало: подняться по маршруту через скалу Липкина, пересечь вершину и спуститься на другую сторону через вершину Раздельная. Это и есть план, к нерушимости которого наши женщины, по понятным читателю причинам, относились более свято, чем в подобных случаях мы, мужчины. Мы посмотрели б на это просто: удался траверс – хорошо, нет, и не надо – будет вершина. Они же считали, что им этого делать нельзя, чтобы не вызвать очередного обобщенного восклицания: «Женщины!»
…Они накормили нас котлетами с гречневой кашей, напоили чаем с вареньем.
Ели мы с аппетитом. Эльвира, улыбаясь, откровенно смотрела мне в рот – ей нравился мой аппетит… В штормовках и с ледорубами они оставались женщинами… Минут через десять все, что я съел, было на снегу. Эля забеспокоилась, но состояние у меня было такое, что готов хоть еще раз идти на вершину.
– Не волнуйся. Все нормально. Так у меня уж второй день. Ты же знаешь – на высоте это бывает.
Потом мы надели рюкзаки. Но прежде чем уйти, я отозвал Эльвиру в сторону и сказал:
– Если увидишь, что кто-нибудь на пределе, оставляйте вещи, палатки на 6500, штурмуйте вершину и возвращайтесь по пути подъема – черт с ним, с траверсом! Обещаешь?
– О чем речь, Володя? Если кто-нибудь заболеет, никакая вершина в голову не пойдет. Тут же начнем спуск. Но если поднимемся на вершину, от траверса отказываться не станем. Пойми – нам это неудобно. Если база предложит – другое дело…
– База может не знать ваших дел.
– Мы ничего не скроем, все доложим как есть. Дайнюс уже поджидал меня шагах в сорока ниже. Я двинулся в его сторону, но, пройдя немного, обернулся и крикнул:
– До скорой встречи в Москве! Пригласи всех девчонок к нам в гости!
В 23 часа мы прибыли в лагерь и подсчитали, что весь поход длился 80 часов – со всеми блужданиями и повторным восьмисотметровым подъемом – с 5200 на 6000.
Приняв поздравления товарищей, легли спать. Служба призывала меня в Москву. Утром самолетом прибыли в Душанбе, и в тот же день я вылетел домой.
7 августа 74-го года в адрес Комитета физкультуры и спорта СССР прибыла телеграмма из международного лагеря «Памир». В ней говорилось о гибели швейцарской альпинистки Евы Изеншмидт. Причина: экстремальные метеоусловия, сложившиеся в районе пика Ленина.
Вечером того же дня мы с заместителем председателя комитета В. И. Ковалем вылетели в Ош. Прибыли ночью и немедленно связались по радио с лагерем. 8 августа в эфир вышли слова: «Случилось большое несчастье…»
«…2. Заболевание двух участниц в момент нахождения команды на вершине значительно осложнило положение группы и способствовало трагическому исходу.
3. Основной причиной гибели группы явились крайне сложные внезапно возникшие метеоусловия, ураганный ветер со снегом, резкое снижение температуры и атмосферного давления, отсутствие видимости…»
Из выводов официальной комиссии.
ГЛАВА IX. КАТАСТРОФА
«…Сегодня 13 августа. Шагаем мы третий день. И осталось нас трое… Трижды три девять… А их было восемь. Нет. Сначала их было девять. Одна им не подошла – они единогласно ее отчислили… У Соколова рваная пуховка. Где он ее порвал? Интересно, если распахнуть пуховку, можно на ней полететь при сильном ветре? А если придумать гарпун и стрелять из него веревку с приспособлением, чтоб могла зацепиться?... В любую непогоду, при нулевой видимости… Выстрелил – зацепилась. Подтянулся… И снова на сорок метров вперед… С такой штукой они, возможно, спаслись бы… Дурацкое солнце палит без меры… Кто это обвязал мне лицо марлей? Ах да… Только что подходил Давыденко и сказал, что на скуле у меня волдырь – солнечный ожог… Он нацепил мне повязку, а я не заметил, потом спохватился, хотел сорвать, но спохватился еще раз – они меня не пускали, а я обещал, что все будет в порядке… О'кэй. Американцы – крепкие ребята. У них все О'кэй. Когда я спросил, хорошо ли маркировали, сможем ли потом отыскать тело, они сказали: «О'кэй». После я видел, как плакал Шонинг… и у меня тоже все будет О'кэй – зря беспокоятся… Зачем я взял на себя руководство… Зачем?! Все верно… Так получилось… Где он заболел?... Метров триста назад… У него, видно, не ладится с высотой… И сам же отправил его вниз вместе с сопровождающим… Все верно: нас было пятеро – теперь трое… Трое? Все верно – Давыденко, Соколов и я… Надо выйти вперед».
– Соколов! Давай меняться. Я пойду первым. …Черт, какой жуткий снег! Никак не утопчешь… И тишина… Хоть бы где-нибудь что-нибудь грохнуло… Лавина бы сорвалась… Этот скальный выступ похож на кошку… Я не люблю кошек. Они злобны и лживы… А Эля любила… Она доверчивая… Потому и любила кошек. Ее нельзя было обманывать. Стыдно? Не то слово… Она нежная была… Была?! Была!... «Горы улыбаются» – поэты смотрят на них снизу вверх… Разве это улыбка?! Это кошачий оскал… Это безмолвный XOXOT… Стоп! А где наши лопаты?! Неужели на биваке забыли?! Чем будем рыть могилы?! Тьфу, черт… вот же она, под клапаном рюкзака… А если бы им костюмы с электрообогревом? Крохотный аккумулятор… Или атомный источник? И пломбу на тумблер: «Вскрыть только в экстренном случае». А кислород? Баллон? Тоже с пломбой? Еще десять килограммов на спину? А как быть с давлением?... Покричать бы, повыть… Уйти куда-нибудь за перегиб и там орать на весь Памир… Взорвать эту идиотскую тишину… Как же могло такое случитъся?! Ведь кругом были люди! На той стороне Корепанов с группой, на этой команда Гаврилова – там ведь Костя Клецко! Японцы, американцы… Каких-то пятьсот-шестьсот метров. Это поражает? А почему не поражает другое: когда у постели умирающего десяток врачей, а он умирает, и никто не может ему помочь? Близок локоть, да не укусишь» — теперь до конца ясно, что означает эта пословица… Может, самые драматичные фигуры в этой трагедии те, кто был рядом и не сумел помочь… Я не хотел бы быть на их месте… Так мы и не нашли следов их бивака на шести тысячах… то был еще добрый бивак, Эля передала оттуда: «Пришли на шесть тысяч метров, отдыхаем. Уже шипит примус. Настроение хорошее». …Это было 1 августа в 20 часов…
…Каждый шаг приближает нас к страшному месту… До встречи осталось немного – каких-нибудь 200– 300 метров по вертикали. С базой было у нас несколько сеансов связи, и каждый раз втайне я ожидал чуда, каждый раз перед включением рации мне грезился голос: «Володя, она нашлась…» Хотя еще в лагере кто-то сказал мне: «Японцы как будто ее опознали». «Как будто»… – тупые ножницы: не столько режут, сколько мнут и дырявят… Я все-таки верил. Но вера уходил? с каждой новой связью, с каждым метром высоты… Наконец я сказал себе: «Хватит морочить голову – она там, на склоне возле вершины». С этой секунды веру в чудеса сняло как рукой. Я готовился к встрече. Я боялся ее – боялся себя. Я сейчас восходитель. Руководитель. Я обещал, что все будет в порядке. Мало того, меня отпустили не на последнее свидание. По делу. Из всех находившихся в лагере я один хорошо помнил их в горной одежде. На этом сыграл – формальный повод, который под конец пригодился всем, кто устал меня отговаривать, убеждать…
Их нужно опознать и составить описание. Описание обязательно. Через год их снимут и отдадут родственникам. Кто будет снимать? Надеюсь, что я. Но все может случиться. Здесь нужен документ.
Портативный магнитофон «Сони» под свитером давит на ребро. Я держу его здесь, чтобы не замерзли батарейки. Он раздражает, но боли не чувствую. Кто будет диктовать?
Ребята мрачны. Идут, низко согнувшись, надвинув на глаза капюшоны, глядя под ноги. Их сгибает не столько усталость, сколько предстоящая встреча. Я знаю – они предвидят сцену… Жуткую сцену… Где мне взять силы, чтобы этого не случилось? Ясно только одно – на высоте семь километров никто не должен трепать нервы другим ни при каких обстоятельствах. Только сейчас стало понятно, какую моральную обузу взяли они на себя, согласившись идти со мной…