Катенька
Шрифт:
За окнами светёлки стемнело, рукодельницы разошлись, и Катя осталась одна. Все давно привыкли, что она до глубокой ночи вышивала, пряла и, конечно, читала, упражнялась в письменности. Два года как Катя служила в светёлке. Ей почти удалось выполнить данное когда-то обещание не выходить за пределы этой комнаты. Да только Глеб Фёдорович по-прежнему забирал её на прогулку к их месту у реки. Иногда он что-то вырезал из дерева, а иногда они играли с Яшкой, который из щенка вырос в ласкового и преданного пса. А порой просто сидели, прильнув друг к другу.
Тревожно поведя плечами, она вновь вернулась к воспоминаниям месячной давности, когда они отдыхали у реки, наслаждаясь редкими минутами праздности. Гле порывисто прижал её к своей груди. Катя почувствовала его дыхание, биение сердца и не сомневалась, что он так же ощутил её. Всё вокруг будто остановилось, время замерло. Именно в этот момент она ясно осознала, как сильно любит барина. Только не терпит небо такого счастья человеческого, в тот вечер пришло известие о гибели батюшки Гле на фронте. Кате показалось, что это знак, посланный высшими силами, словно предупреждали не забывать своего места.
Она вздохнула, отложила в сторону вышивку, стало совсем темно. Зажгла свечку, взяла книгу и принялась за чтение.
– Предлагаю отвлечься от иноземных страстей и обратиться к нашим, – Гле вошёл в светёлку, присел рядом и протянул ей сборник сонетов Александра Сумарокова. После известия о гибели его батюшки они не разговаривали.
– Прочти вслух, где закладка, – задумчиво попросил барин.
Она открыла страницу, где лежал маленький сухой цветочек, и начала читать:
«Другим печальный стих рождает стихотворство,
Когда приходит мысль восторгнута в претворство…»
Кате оставалось прочесть последнее четверостишье, но Гле прервал её:
«Озлюсь и стану полн лютейшия досады,
Но только вспомяну ея приятны взгляды,
В минуту, я когда сержусь, как лютый лев,
В нежнейшую любовь преходит пущий гнев».
– Катенька, ты с детства живёшь в моём сердце, – волнуясь, начал он, – и я хочу, чтобы ты осталась в нём навечно.
– Гле, что вы такое говорите? Конечно же, я останусь вашим другом, – Катя смущённо смотрела на барина.
– Катенька, – ласково улыбнулся Гле, – не лукавь, знаешь же, я не о дружбе. Не могу и не хочу терять ни единой минуты. Жизнь любого может оборваться в миг. Я люблю тебя.
Катя хотела сказать, что им не позволят любить, слишком много запретов, но Гле опередил.
– Я знаю, что тебя тревожит. Не волнуйся, я всё исправлю.
– Но Гле, что если это вас погубит? Я погублю вас? – её всегда тревожил этот вопрос. Из-за него она запрещала себе признавать свои чувства.
– Не бойся. Мы будем счастливы, обещаю! Вопреки всему.
Она смотрела в его глаза, в душе таяла стена из опасений и страха. Катя открылась щекочущему чувству, давно поселившемуся в сердце, и волна тепла и неги накрыла её с головой, унося в мечту.
А ночью того же дня скончалась нянюшка, и до самых похорон Катя будто оказалась в закрытой банке. Никого не слышала, не видела, плавая в тумане горя. И только несколько недель спустя вновь очнулась. И помог ей, конечно, Глеб Фёдорович, хотя и сам в полной мере не оправился от потери отца. Смерть нянюшки для него тоже была ударом, ведь она для него была близким, почти родным человеком.
– Она мне как вторая матушка была, – утешал её Гле, – разве ж она хотела, чтобы ты так убивалась. Нужно научиться жить без неё. Так ты докажешь, что вся её забота, подаренная тебе, не потрачена впустую.
– Но как? Теперь весь мир мне страшен, ведь никогошеньки у меня не осталось.
– У тебя есть я. Посмотри на меня. Никому, слышишь, никому не позволю обидеть тебя и никогда не оставлю.
Катя не проронила ни слова, Гле прижал её к юной тонкой груди. Даря тепло и спокойствие.
Глава 8
То, что случилось с Катей и Константином Романовичем на мосту, позволило переступить сословные рамки. Он величал её другом. В дороге они то бурно что-то обсуждали и смеялись, а порой молчали часами, изучая зимнюю природу из окна кареты, думая каждый о своём.
Наконец дальняя дорога осталась позади, и въехали они в вечерний Париж. Но зима здесь, как осень в России. Снег превратился в грязевое месиво. Проезжая длинные улицы, Катя ощущала страх. Высокие здания, со скруглёнными углами, словно двигались навстречу друг другу, делая улицу всё уже, казалось, они вот-вот столкнутся, раздавят их. Воздух тяжёлый, душный. В этот самый момент Катя осознала, как будет сложно и тоскливо пережить эти полгода на чужбине. Читала она о другом Париже и представляла Францию пышной, красочной, ароматной.
– Ты вся дрожишь. Замёрзла? – спросил Константин Романович.
– Напротив, здесь и мороза вовсе не чувствуется. И как тут люди живут? – посмотрела она на барина.
– Вот так и живут. Человек ко всему способен привыкнуть, и к запаху, и к тесноте, – улыбнулся Константин Романович.
Конец ознакомительного фрагмента.