Катешизис
Шрифт:
— Вы в гости к кому?
— Да, я, просто… – Я совершенно не продумал, как миновать охрану. Но, как говорится, было бы желание. – Понимаете, - я старался придать голосу как можно больше уверенности, - человек, который сейчас вошёл сюда, а затем прошёл вон в ту дверь, потерял бумажник. – Я быстро достал из кармана свой, демонстрируя его охраннику. – И я хотел бы его отдать.
Охранник не стал менее подозрительным в отношении меня:
— И долго вы собирались его отдать? Небось, через весь город шли и всё собирались, собирались, собирались, так что ли?
Охранник хитро и грозно улыбался.
— Ну, почему через весь город? Нет, вот только что, он вышел
Охранник был старше меня лет на двадцать. Годился мне в отцы. Мешки под глазами. Наверное, много пил. Седина в волосах. Наверное, много знал, оттого и пил. Он тяжело вздохнул, давая понять, что видит меня насквозь и знает как облупленного.
— Конечно, то-то я смотрю, вы бедный запыхались, вспотели. Здесь в радиусе десяти километров трамвайных остановок нет. А вы: “Трамвай”. Эх, чего врать то?
Я смутился, понимая, что в своём вранье выгляжу, как конченый кретин.
— Понимаете… - начал я.
— Да понимаю, - перебил охранник, - идите.
Я, было, развернулся и, втянув голову в плечи, собрался уходить.
— Вы куда? – пробасил охранник.
— Я пошёл, - виновато посмотрел я в его сторону.
— Вам же нужно было к Николаю Адамовичу, - теперь уже лукаво улыбался охранник.
— К кому? – переспросил я.
— Эх, - вздохнул охранник, - он сказал мне, что вы идёте следом, и просил пропустить.
— Кто? – не понял я. Зародилась надежда, что охранник ошибся и пропустит меня внутрь.
— Чудак человек, - пожал плечами охранник, - Николай Адамович, кто. Тот, кому вы хотели отдать бумажник. Это ваш, кстати бумажник-то? Дорогой, наверное.
Я мысленно ругал себя за непроходимую тупость.
— Ну, конечно, конечно, - я быстро достал сотенную купюру и протянул её человеку в форме.
Охранник сделал рассерженный вид, протянув руку отстраняющим жестом, как на плакатах времён всепобеждающего социализма.
— Вот этого не надо, - потом осёкся, подумал, махнул рукой – хотя… эх, давай. – Забрал деньги с такой залихватскостью, словно не брал, а раздавал.
Я направился почти бегом к подъезду.
— Код ноль-сорок-восемь!
– услышал я на бегу голос охранника.
Войдя в подъезд, я только тут понял, что дальше мои поиски бессмысленны. Как я найду его? Двадцать пять этажей. По четыре квартиры на каждом. Обходить все под видом водопроводчика? Да, и зачем он мне нужен-то Каин? Чего я добиваюсь? Вот, дурак! Собираясь было пойти обратно, я вдруг вспомнил, что в подъезд после Каина и до меня никто не входил и не выходил. Посмотрев на табло лифта, я увидел, что тот находится на двадцать шестом этаже. Круг поиска сузился до четырёх квартир. Похвалив себя за сообразительность, я нажал на кнопку вызова лифта. Поднимаясь в замкнутом пространстве кабины, я смотрел на себя в зеркало. Существа более жалкого представить было невозможно. Всклокоченные волосы. Грязные брюки. Узел галстука где-то сбоку. Мозг набекрень.
Двери открылись. Два коридора, ярко освещённых лампами дневного света расходились от кабины под углом, создавая распутье. Я совсем не чувствовал себя витязем с известной картины. У меня не было ни коня, ни пики, ни тяжёлого шелома. Не было уже прежнего любопытства, и затея казалась глупой. Зато были влажные ладони и тревога в животе. Несмотря ни на то ни на другое, я пошёл, повинуясь случайному выбору. Решив действовать наобум, я занёс палец над кнопкой звонка первой двери. Я почти почувствовал напряжение, с которым она отреагирует на мой палец, как вдруг за моей спиной раздался протяжный скрип. Резко обернувшись, я заметил, как открывается дверь, находящаяся чуть в стороне от лифта и ведущая в таких домах на лестничную клетку. За дверью что-то металлически брякнуло. Развернувшись, я медленно подошёл к ней. Вышел к лестнице. Ничего особенного. Только сквозняк, гоняющий бетонный запах. Снова что-то металлически лязгнуло. Я поднял голову и увидел, что решётчатая дверь на крышу не закрыта. Навесной замок распахнут, и болтается на петле двери, раскачиваемой заблудшим ветром. Я переложил книгу под другую руку и направился вверх. Осторожно, ступенька за ступенькой, я преодолел пространство, миновал решётку с разверзнутым замком и толкнул тяжёлую обитую железом дверь, выходящую на крышу.
Высотный ветер коснулся лица. Пока я путешествовал по подъезду, небо разъяснилось, солнце ожило, отдавая тепло последним дням золотой осени. Птицы летали рядом с крышей, щебетали громко, радуясь мошкаре, пойманной на лету. Каин, не замечая меня, сидел на перилах у самого края крыши, неспешно отрывал листы из глянцевых журналов. Увлечённо складывал из них самолётики. Подносил их к губам, прищурившись от удовольствия, дул в хвостовое оперение и запускал в небо. Каждый из них тихо кружился несколько секунд над крышей, словно говоря “спасибо” создателю, а потом исчезал из поля зрения, улетая жить своей собственной жизнью.
— Ну, что, нашёл? – спросил Каин, не поворачивая лица и продолжая следить за полётом своих аэропланов.
Я вздрогнул.
— Ты мне?
— Тебе, кому же ещё. Мы же с тобой одни на этой крыше.
Я замялся, чувствуя себя незадачливым детективом. Неловко было держать подмышкой томик Маларме.
— Значит, ты знал, что я иду за тобой?
— А как бы тебя пропустил охранник? – спросил он в ответ.
— Я думал, он ошибся, в смысле…
— Какой же ты чудной, Эдик, – продолжал конструировать воздушных голубей Каин. – Ты часто в жизни совершаешь поступки и думаешь, что делаешь это самостоятельно, но на поверку оказывается, что у тебя просто не было никакого выбора. Иначе ты поступить не мог. И не ты решал, где быть и в какое время.
Каин вырвал очередной лист из Cosmopolitan с фотографией Оксаны Робски, держащей в руках свой новый опус – поваренную книгу с рецептами кулинарных изысков жителей Рублёвки. Я смотрел, как он стал аккуратно сгибать страницу с двух сторон под углом, тщательно приминал сгибы, расправлял крылья. Потом он вытянул, что было мочи, руку с зажатым в ней самолётиком и запустил его в осеннее по-бабьему небо.
Самолётик полетел ровно между домами, над проезжей частью, пролетая мимо окон офисов, над макушками деревьев, слегка покачивая крыльями, но нос держа ровно и по ветру. Я не видел, куда он приземлился. Расстояние было большое, а бумажный голубь слишком маленьким, чтобы остаться надолго в поле зрения. Я думал над словами Каина:
— То есть, ты хочешь сказать, что на самом деле всё было подстроено. Что это не я шёл за тобой, а ты меня вёл. Что не я случайно встретил тебя в городе, а ты выловил меня среди сотен тысяч.
— Тебе обязательно нужны слова?.
– Каин слез с перил. Его журналы закончились, а бумажные самолёты разлетелись в разные концы света. Он расправил джинсы на коленях. – Интересно, - спросил он у меня, - если бы бумажные голуби умели думать, они считали бы, что сами выбирают траекторию своего полёта?