Катхак

Сунгуров Артур

– Повелитель!..
– прошептал наваб, вцепившись себе в колени. Перо на его тюрбане мелко задрожало.

– Ты хочешь возразить?
– Аламгир холодно посмотрел на наваба, отчего тот втянул голову в плечи и потупился.
– Молчишь? А ты, хафиз?..

Помедлив, я положил подаренные алмазы на столик перед падишахом, встал на колени, поклонился, уткнувшись лбом в ковер, и сказал:

– Воля твоя, но пророк советовал не судить поспешно.

– О чем это ты?

– Многие из женщин, что живут в веселых кварталах, могут исправиться. Не все довольны такой жизнью. Было бы жестоко судить их вместе с остальными.

–

Пророк велел побивать блудниц камнями!
– возразил Аламгир.

– Воля твоя, повелитель, - твердо сказал я, - но позволь напомнить, что письменного свидетельства об этом не оставлено, и что пророк также сказал: обходитесь с женщинами достойно, и если они вам не по нраву, то, может быть, Аллах устроил в этом великое благо.

– Какое же благо в том, что блудницы заполонили город?!
– спросил падишах, грозно глядя на меня.

– Может, Аллах удостоил тебя великой милости - ты обратишь на пусть спасения многие души, и тем самым добудешь себе место в джанне, - сказал я и без страха встретил его взгляд.

Он снова задумался, и это был добрый знак.

– Будь по-твоему, хафиз, - произнес он наконец.
– Пусть те, кому уготовано Аллахом, спасутся. Я даю месяц для того, чтобы всех продажных женщин выдали замуж. Кого не пожелают взять - утопите без жалости! И горе всем вам, если хоть одна блудница покинет город незамужней!

В ту же ночь Великий Могол отбыл в столицу, а на следующее утро на площади зачитали его приказ. Было много споров, но те, чья жизнь зависела теперь от воли мужчин, не тратили время. Я видел, как пестрая стайка таваиф накинула на головы покрывала, и разбежалась в разные стороны. Наверное, кто-то хотел предупредить подруг, а кто-то торопился напомнить поклоннику о пылких заверениях в любви.

Теперь каждую неделю в Лакшманпуре играли свадьбы. Одна за другой мимо моего окна тянулись пышные процессии - то индусы вели жениха и невесту, связанных друг с другом гирляндами цветов, то чинно шествовали последователи пророка - впереди мужчины, а следом за ними - женщины, похожие в своих хиджабах на коконы, поставленные на разноцветные чувяки. И каждый день мимо проходила Гури. Проходила, останавливалась, кланялась, шла дальше.

На закате жизни время летит быстрее, чем в молодости. Этот месяц показался мне коротким, как полвздоха. Хадиджа ворчала, что я сижу у окна с упорством, достойным горы Гира.[21] Я не отвечал ей, но бессонница все больше и больше одолевала меня.

В один из последних дней, установленных Аламгиром, Гури, поклонившись, подошла ближе и заговорила.

– Хафиз!
– позвала она, просительно складывая руки.
– Простите, что осмелилась обратиться к вам. Примите сегодня прощальный поклон вашей покорной слуги.

Я посмотрел в ее синие глаза, и сердце мое смягчилось.

– Почему ты прощаешься со мной? Ты уезжаешь?
– вопрос сорвался с языка сам собой, словно бубенец с нитки.

Гури мягко улыбнулась:

– Да, хафиз.

– Значит, ты вышла замуж, как повелел Аламгир?

– Да, хафиз.

Я кивнул, и углубился в чтение, а она удалилась. Так же, как и вчера, и позавчера, и месяц назад. Строчки сливались в одну сплошную линию, а буквы никак не желали обретать четкие контуры. В конце концов, я отложил книгу, ушел в сад и просидел там до темноты.

– Пришла эта женщина!
– с осуждением сказала Хадиджа, когда я вернулся в дом.

–

Гури?
– спросил я, и голос мой дрогнул.

Старуха уставилась на меня:

– Какая гурия?![22] Пришла городская сводня! Просит встречи с вами! Я сказала, чтобы она убиралась.

– Позови ее, - сказал я коротко.

– Я, верно, ослышалась, хафиз...

Раньше я никогда не повышал голоса на Хадиджу, но все когда-то бывает впервые:

– Позови Мохану!
– приказал я, и кормилица обижено поджала губы. Но мне не было дела до ее обид.

Главная таваиф не заставила себя ждать и после приветствий открыла лицо. Она была по-прежнему красива. Красива так же, как в тот день, когда впервые осмелилась придти к моему порогу. Я понял, что она вышла замуж - ладони ее были расписаны хной. Я ни о чем не спрашивал, потому что не знал о чем спрашивать. Мохана села передо мной на пятки и сказала:

– Мне нужно поговорить с вами о моей внучке, о Гури.

Так как я не ответил, она продолжала:

– Вы ведь знаете, что падишах приказал утопить тех таваиф, кого не возьмут замуж. Сегодня их заперли в подвале дворца, а завтра казнят. Гури среди них.

– Но она сказала, что вместе с мужем уезжает из города.

– Моя внучка солгала вам. Она не вышла замуж, - Мохана вдруг расплакалась и мгновенно превратилась из величественной красавицы в старуху с насурьмленными бровями.
– Я все прокляла из-за этой глупой девчонки! Она ничего не хотела слышать!.. Она отвергла всех поклонников. Она не захотела принимать у меня Дом Счастья, а ведь тогда ей не понадобилось бы продаваться, как пришлось делать мне в ее возрасте!.. После приказа Аламгира нашлись мужчины, пожелавшие взять ее в жены, но она всем отказала. Она думает только о вас. Шайтан помутил ее разум. Я и ее мать поседели раньше времени.

Если она ждала ответа, то не дождалась его. Я молчал, уронив калам на колени. Чернила пачкали мою одежду.

– Она так талантлива, - продолжала Мохана.
– Я не сразу разглядела ее, это моя вина. Гури слаба телесно, как и моя бедная дочь, но дух ее тверже алмаза! Чтобы выступать на муджаратах, она придумала новый танец. «Катха кахе со катхак!» - тот, кто рассказывает историю! И это было великолепно! Она создала новое направление в нашем искусстве! А ее газели? Никогда не слышала ничего подобного! Кажется, само сердце поет их! Мне не хочется жить, хафиз, едва я представлю, что завтра ее свяжут, как барашка, и принесут в жертву жестокости нашего правителя... Наверное, я прошу слишком много, но вы в ответе за ее жизнь! Вы спасли ее при рождении, вы дали ей имя, вы смутили ее сердце!.. Прошу, сходите во дворец. Наваб сообщил, что Великий Могол тайно приехал в наш город, чтобы присутствовать при казнях. Вы можете уговорить падишаха смягчиться! Сделайте это, молю вас! Заклинаю кровью вашей покойной жены!.. Святой кровью Басиме!..

– Оставь этот дом, - сказал я. Сказал тихо, и Мохана не расслышала. Мне пришлось повторить. Сводница вздрогнула, как от удара, потом поникла, и, тяжело поднявшись, вышла. На улице еще какое-то время раздавались ее шаркающие шаги.

4

Было около полуночи. Я достал праздничный шервани[23] из белого шелка, оделся и зажег фитилек в переносном светильнике.

– Куда это вы направились?
– послышался голос Хадиджы.
– Что это вы задумали?!