Кати в Париже
Шрифт:
Я беспокойно посмотрелась в зеркало. «Чудо природы!» Нет, не может быть, чтобы так думал Шопенгауэр! Но во всяком случае, в темно-синем одеянии с розовыми розами — подарком Леннарта — на лацкане жакета я выглядела довольно приятно.
— Тебе удалось пробудить фантазию Леннарта, все дело в этом, — сказала Ева, высокомерно помахав рукой. — Думаю, ты легко выиграла матч. Между нами говоря, потребовалось не так уж много усилий!
Бедняга с пробужденной мною фантазией вошел к нам именно в эту минуту, и я бросилась в его объятия!
— О, как хорошо, что ты не предавался разумным размышлениям! — нежно воскликнула я.
И вот мы отправились в шведское посольство и там примерно через пять минут стали мужем и женой. Не успела я опомниться, как пообещала взять Леннарта
Но потом мы поехали в шведскую церковь (венчание в Париже состоит из двух частей), и там все было иначе. Милый молодой пастор снова спросил меня, в самом ли деле я согласна любить Леннарта Сундмана в нужде и богатстве. И мне хотелось крикнуть «да!» так громко, чтобы слышно было во всем Париже, но я лишь едва прошептала это слово, потому что у меня как-то странно перехватило горло. Я видела только Леннарта. Внезапно мы оказались одни во всем мире. И я подумала: «О, если бы ты только знал, как я люблю тебя!»
И Леннарт посмотрел на меня, и совершенно определенно: я, должно быть, пробудила его фантазию гораздо больше, чем предполагала, потому что в глазах его было столько нежности! Мой любимый, быть может, ты все же думаешь, что я — чудо природы? Бедный, сбитый с толку, милый мой человек!
Церковь была пуста, только Ева сидела на скамье и украдкой вытирала глаза кружевным платочком.
— Подумать только, почему женщины всегда плачут на свадьбах?! — ворчливо заметил потом Леннарт.
Ева негодовала.
— Вовсе я не плакала! — фыркнула она. — Я просто сидела и скрежетала зубами от злости, что мне некого любить в нужде и богатстве.
Состарившись, мы с Леннартом когда-нибудь вернемся туда. В маленькую харчевню в прекрасной зеленой долине Шеврез [50] , где был наш свадебный обед. Прелестная долина Шеврез, где луга светятся от ярких маков, а маргаритки и васильки колышутся от вечернего ветра и где в сумерках кукует кукушка. Думаю, что обед в день нашей золотой свадьбы состоится в этой харчевне. Всего три мили от Парижа, но там так по-сельски мирно и идиллически, словно долина Шеврез находится в Аркадии [51] . За защитными стенами зеленый, засаженный деревьями и цветами двор, где несколько горожан с достопочтенным патером в центре весело болтали за кружкой пива, но где мы вообще-то были одни. Да, Ева, разумеется, была с нами. Мы ели цыпленка, таявшего во рту, и запивали его легчайшим из анжуйских вин [52] . Мы ели, пили, мы произносили нежные слова, а белые горлицы, сидевшие в клетке совсем рядом с нами, ласково ворковали друг с другом; розы на столе светились и благоухали, и жить было так хорошо. А когда мы принялись за клубнику, Ева сказала:
50
Долина именуется по названию города Шеврез на реке Иветт. Это известный национальный парк недалеко от Версаля.
51
Область в центральной части Пелопоннеса (Греция). В античной литературе и пасторалях XVI–XVIII вв. изображалась как райская страна. В переносном значении и зд.: счастливая страна.
52
Анжу — историческая провинция Франции в бассейне Луары, известном своим виноделием.
— Я хочу, Кати, сказать тебе напутственное слово! Будь весела! Это более необходимо, чем все остальное! Все замужние женщины, которых я знаю, комплексуют, считая себя мученицами. Ты тоже будешь так считать… да, да, не возражай! Но если ты станешь так думать, то думай об этом, запершись в темном шкафу. Думай сколько хочешь, но не показывай этого, когда выйдешь из шкафа. Будь весела — говорю я тебе! Вообще-то можешь вести себя как угодно, да, возможно, тебе не придется колотить Леннарта, наверняка не придется!
— Это еще что? — спросила я. — Не колотить его? Пословица гласит: «Жена, что мужа бьет, быстра и проворна и весело живет». А тебе, Леннарт, ведь хочется, чтобы жена твоя была быстра, проворна и весела?
— Да, это, конечно, способствует счастливому супружеству, — сказал Леннарт. — Жена каждый день сидит в шкафу и жалеет себя, а когда к ней снова возвращается хорошее настроение, она вырывается из шкафа и совершает моцион, колотя мужа!
— Да, — произнесла Ева таким тоном, словно думала: «А что в этом плохого?»
— Не болтайте столько чепухи, девочки, — сказал Леннарт. — Пейте вино и смотрите на звезды!
Мы смотрели на звезды и молчали.
Была темная ночь, когда мы наконец вернулись в Париж.
V
Возможно в воспонаниях все, что происходило раньше, как бы покрывается позолотой. Знаю, что отель, в котором мы жили, был маленькой студенческой гостиницей самого низкого разряда. Помню, что в углах там было довольно грязно и что иногда, выходя из комнаты, можно было задохнуться от чада, пробивавшегося из кухни даже к нам. Знаю, что la bonne [53] — веселая, пухленькая Николь — стелила наши кровати лишь по необходимости, слегка пригладив простыни рукой. И что каждая вещь, положенная на комод, оказывалась на маленьком нетронутом островке пыли. Знаю, что вокруг в маленьких кельях студенты орали и фыркали так, что иногда казалось, будто за стеной находится половина Сорбонны.
53
Прислуга, горничная (фр.).
Но я блаженствовала. Я блаженствовала в нашей неубранной комнате со старыми коричневыми панелями, розовыми обоями и ветхой гипсовой лепкой потолка, которая время от времени осыпалась на пол, когда студенческая жизнь над нами бурлила особенно интенсивно. Я блаженствовала, встречаясь с веселой и довольно вспыльчивой Николь, хотя она и убирала так небрежно!
Да и где ей было успеть вытереть пыль! Ведь ей надо было поболтать с нами, изложив свои взгляды по всем вопросам современности. Мне нравились узкие деревянные винтовые лестницы и гравюры с изображением семи смертных грехов, украшавшие стены.
Мне нравился маленький садик под нашим окном и соловей, который пел каждую ночь, нравились мне и облаченные в черное патеры по другую сторону стены, которые дни напролет бродили по садовым дорожкам; патеры постоянно были заняты благочестивыми беседами или чтением молитвенника. Короче говоря, я блаженствовала!
Не знаю, правда ли, что мадам Кюри жила здесь в молодости, но мне нравилось представлять себе различные сцены из ее жизни. Молодая бедная девушка Мария Склодовская некогда сидела склонившись над книгами именно в нашей комнате, а под ее ногами поскрипывали именно эти ступеньки, когда она спешила выйти на нашу улочку через те же самые ворота, что и мы теперь. Интересно, спали ли в ее время на углу улицы двое бродяг? Теперь они ночуют там каждую ночь, и мне они тоже нравятся. В первый же вечер, когда мы поздно возвращались домой и чуть не наткнулись на них, я была очень взволнована, и мне показалось чрезвычайно неприятным, что люди вынуждены спать на земле. Но вскоре мы поняли, что эти люди хотят так ночевать. Они блаженствовали на своем личном углу улицы точно так же, как мы в нашей жалкой каморке.
Да, думаю, что, когда Мария Склодовская легкими шагами поспешно шла по этой улице, парочка бродяг была на том же месте. Я словно видела, как она, пробегая мимо них, приподнимала свою длинную юбку. Куда она шла? Быть может, на Rue Mouffetard, чтобы купить какую-нибудь еду. Я словно видела, как она открывает свой тощий кошелек и достает оттуда пару франков и покупает себе немного уже готового картофельного пюре, чтобы утолить злейший голод. Она смотрит пред собой глазами, которые ничего не видят из того, что творится на оживленной улице. Предполагаю, она думает, вероятно, о каком-то эксперименте, которым займется, лишь только вернется домой. Я воображаю это так живо, что верю в это сама. И спрашиваю Еву и Леннарта: верят они в эго?