Катилинарии. Пеплум. Топливо
Шрифт:
– Вас это не касается. Мы говорили о вашем времени. Итак, вы не пишете книги в таком жанре. А можно узнать, в каком?
– Ну… э-э… сложно сказать.
– Не мямлите, а объясните толком. О каких проблемах вы рассуждали в ваших книжках?
– Рассуждала? Но я не философ. Это были всякие истории, в которых происходили разные вещи.
– «Истории, в которых происходили разные вещи»! Весьма изысканная литературная концепция!
– Ну да. Жубер, величайший моралист и друг Шатобриана, писал:
– Чем дальше, тем лучше. Вижу, вы принадлежите к интеллектуальным сливкам своего поколения.
– Зря вы высмеиваете Жубера. Его книги слишком малы для вас.
– А ваши, как я понимаю, еще меньше?
– О, я обожала паясничать и заполняла этим целые страницы.
– Какой пример благородной философии!
– Философия тут ни при чем, просто ничего лучшего я не придумала. А еще вам следует научиться снисходительности, ведь вы, мой славный Цельсий, только на то и годитесь, чтобы людей во времени перемещать…
– Не только людей!
– Ах да, людей и извержения вулканов. Всякое ремесло достойно уважения.
– Вы надо мной издеваетесь?
– Я бы себе не позволила…
– Ну, а я не собираюсь лишать себя этого удовольствия, сочинительница бросовых книжек!
– Не ругайте книги, которых вы не читали.
– Да я и без того себе их представляю.
– Так говорить – признак глупости.
– Меня нельзя заподозрить в глупости, уровень моего интеллекта…
– Сожалею. Среди дураков попадаются и такие, чей коэффициент интеллекта достигает ста девяноста.
– Ста девяноста девяти!
– Оставьте мои книги в покое из уважения к тому, что бесследно исчезло.
– Исчезло? Не факт.
– Вы и мои книги перенесли вместе со мной?
– Стал бы я себя этим утруждать! Но нельзя исключать вероятности, что некоторые остались в Главном Хранилище.
– Что?
– Видели бы вы себя: писатель узнает, что его произведение, быть может, сохранилось на века. Самое забавное зрелище, какое я когда-либо видел.
– Поставьте себя на мое место!
– Делать мне больше нечего.
– Где оно, это хранилище?
– Не спешите! Я не сказал, что вы сможете туда попасть.
– Тогда сходите туда сами!
– Для чего? Лично меня не интересует, сохранились ли ваши книжки на века.
– Вы омерзительны, Цельсий.
– А вот вы нелепы. Как вы могли хоть на сотую долю секунды вообразить, что История помнит про вашу писанину?
– Я никогда так не думала, никогда! Вы впервые в жизни подсказали мне эту мысль.
– Трудно в это поверить.
– Вспомните. Я вам только что говорила: «Оставьте мои книги в покое из уважения к тому, что бесследно исчезло».
– Это была фигура речи.
– Ладно. В любом случае, если бы мои
– Не уверен. Литературу конца прошлого тысячелетия я знаю хуже всего. Доказательство тому Жубер, о котором вы только что говорили и имени которого я никогда не слышал. Мой конек – древнеримские авторы.
– В таком случае идемте в Главное Хранилище! И если мои книги там, вы сможете их прочесть.
– Зачем? Чтобы постичь секреты вашей души? Сожалею, ваша душа мне не интересна.
– Затем, чтобы вы перестали ругать мои книги.
– Как вы наивны! Похоже, вы вбили себе в голову, что ваши писания меня очаруют.
– Я бы предпочла, чтобы вы поносили их хотя бы со знанием дела.
– Зря вы это затеваете. Если я прочту ваши книжки, они утратят для меня свою единственную привлекательность: тайну.
– Так уважайте эту тайну и прекратите их поносить. Поймите наконец, что мне это неприятно.
– Ваши чувства меня не касаются.
– А почему мне нельзя пойти в хранилище? Кому это помешает?
– Мы не хотим, чтобы вы узнали о том, что произошло за последние шесть веков. Названия некоторых романов могли бы вам на это указать.
– Представляю себе серию, вдохновленную «Последними днями Помпей»: «Последние дни Брюсселя», «Последние дни Токио», «Последние дни Мобёжа» и так далее.
– Славно звучит.
– Давайте заключим договор. Клянусь, что не буду заглядывать дальше двухтысячного года.
– Почему? Вы собирались так скоро покончить со своей блестящей писательской карьерой?
– Ничего такого я в жизни не собиралась делать. Но по вашим недомолвкам можно понять, что начиная с двадцать первого века происходило нечто такое, о чем я не должна знать.
– Так и есть.
– Ну так завяжите мне глаза и дайте посмотреть только между 1992 и 2000 годами…
– Невозможно. Книги расставлены в алфавитном, а не в хронологическом порядке.
– В таком случае, если мои книги сохранились, они где-то после Нострадамуса или, скорее, после Ноткера Заики [19] .
– Ваше счастье, что от нелепостей еще никто не умирал.
– К вашему сведению, от шутки пока тоже никто не умер. Не стоит об этом: завяжите мне глаза и дайте посмотреть то, что сразу за Нострадамусом или, может быть, Ноткером Заикой.
19
Ноткер Заика (лат. Notker Balbulus, около 840–912) – монах-бенедиктинец Санкт-Галленского монастыря, поэт, композитор, богослов и историк.