Катон
Шрифт:
Идея о предоставлении римских прав италикам давно витала над форумом. Впервые ее высказали некоторые сенаторы еще в эпоху тяжелейшей войны с Карфагеном с намерением в трудный час расширить гражданскую базу государства. Но тогда их здравая мысль была заглушена возмущенным хором большинства римских патриархов прежде, чем ее услышали сами италики. Однако в течение последующего столетия эта идея опустилась с теоретических высот на почву практической жизни и овладела массами. Теперь уже каждый римлянин сознавал неизбежность преобразований, а каждый италик понимал, сколь чудовищна несправедливость столицы в отношении Италии. Но никогда ни одна социальная группа или класс даже перед лицом необходимости не отдает своих преимуществ без ожесточенного сопротивления. Чтобы свершилось должное, потребовалась кровопролитная война между римлянами и италиками, названная в истории Союзнической. Римлянам противостояла фактически собственная армия, поэтому они не имели преимущества перед противником ни в вооружении,
Следом за свободными жителями Италии активизировали борьбу рабы, которых победоносные римляне в непомерном количестве свезли в свою страну со всего Средиземноморья. В результате вооруженных восстаний рабы для себя лично достигли лишь того, что обменяли рабство на смерть свободных людей, но зато посеяли вечный страх в душах господ и внесли нервозность в их сверхсытую жизнь.
Обветшавшее государство скрипело и кренилось под напором разнородных социальных стихий. Но самые страшные удары римляне нанесли себе сами, враждуя из-за перераспределения накопленного их предшественниками общественного потенциала. Настал момент, когда гражданские распри переросли в гражданскую войну. Однако это стало возможно лишь с появлением на исторической сцене нового социального фактора.
Уже несколько десятилетий победы над внешними врагами доставались римлянам с большим трудом. Их армия потеряла былую боеспособность. Объясняется это тем, что цели олигархии и торгово-финансовых кругов, в чьих интересах велось теперь большинство войн, были чужды крестьянам и ремесленникам, составлявшим основную массу войска. Римские граждане представляли собою непобедимую силу, когда они защищали от агрессии свою Родину или отстаивали ее престиж и благополучие в борьбе с конкурентами, но идея наживы, образующая душу всяческих предпринимателей и дельцов, не могла вдохновить их на ратные подвиги. Поскольку олигархия ни при каких обстоятельствах не желала отказаться от завоеваний, то логичным ходом с ее стороны стала реформа армии. Назревшие мероприятия довелось провести в жизнь Гаю Марию. Суть их состояла в том, чтобы сменить народное ополчение профессиональной армией наемников. В результате преобразований Мария, войско стало состоять не из крестьян и других полновесных граждан, имевших свою долю в потенциале государства, а из бедноты, пестрой массы деклассированных элементов, родиной которых отныне был военный лагерь, а средством к жизни - война. Естественно, что политические и идеологические цели военных походов для таких солдат не имели никакого значения, для них был важен лишь материальный успех кампании, во многом зависевший от качеств полководца, каковой теперь был для них выше сената, консула и бога. Армия стала аморальной, что казалось очень удобным для ревнителей наживы.
Однако, оборотную сторону собственной реформы пришлось узреть самому Марию. Когда он повел интриги против Суллы, тот развернул войско, снаряженное для похода в Азию, и повел его на Рим. Профессиональное войско профессионально исполнило свои обязанности и штурмом захватило город, когда-то бывший родиной составлявших его солдат. Мария спасли от смерти только быстрые ноги.
Так Рим изобрел мощное оружие против самого себя. Верхний слой граждан, испорченный болезнью алчности, теперь получил в свои руки силу, способную материализовать его испорченность в масштабах всего Средиземноморья. Тогда-то и грянула эпоха кровавых гражданских войн.
Гражданские войны, помимо прочих отличий, характеризуются отсутствием четкой линии фронта. Враждующие лагери то и дело меняют очертания, сегодня они включают в себя вчерашних недругов, а завтра теряют проверенных сторонников. Грань, отделяющая друзей от врагов, проходит в области идеологии. Но не всем людям доступна идея, и это дает место разгулу субъективизма как в действиях, так и в их оценках, а нередко - и злому умыслу, когда под прикрытием идеи преследуются сугубо корыстные цели.
Борьба группировок Мария и Суллы стала кульминацией кризиса римского общества, вызревавшего целое столетие. Пламя гражданской войны высветило все проблемы Республики. Взору предстали руины некогда могучей политической системы, обрывки растерзанного законодательства, годные лишь на то, чтобы под ними прятать чьи-то изъяны и закрывать ими глаза ближнему, и, наконец, во всей своей уродливой наготе явилась суть людей той эпохи.
Битвы регулярных римских войск друг с другом сменялись террором в столице и прочих городах, затем снова следовали сраженья, и опять наступал черед лицемерных речей и жестокого преследования мирных граждан.
Погибло около сотни сенаторов. Смерть находила их в бою, в пиршественном зале, на супружеском ложе, в бане, на форуме и даже в туалете. Головы убитых отрезались и выставлялись на главной площади около ораторской трибуны, на которой обладатели этих голов когда-то своими горячими речами снискали лавры признательности у плебса, ныне приходящего сюда поглазеть на обезображенные мертвые лица недавних любимцев. Всадническое сословие заплатило дань деградации общества почти тремя тысячами жизней. Простых же людей, погибших в междоусобной вакханалии, никто не считал.
За убийства вручались награды, помимо этого, убийцы часто становились обладателями имущества несчастных, и деньги, как никогда явно, выступали в роли мерила степени преступности своего обладателя. Поэтому слуги выдавали врагам господ, жены - собственных мужей, сыновья - отцов. Золотой телец во всю прыть носился по окровавленному, заваленному трупами Риму и вдоволь куражился и потешался над своими жертвами. И все это происходило в аморальной атмосфере цинизма и глобального пессимизма, ибо правящие группировки сражались за власть и богатства, а для народа решался вопрос, как сказал позднее римский историк о сходных событиях, не о том, быть ли ему в рабстве или нет, а лишь о том, у кого быть в рабстве.
Как было молодежи того времени, в массе своей не имевшей каких-то особых нравственных талантов, сохранить веру в добрую природу человека? Как можно верить в созидание, видя вокруг себя лишь разрушение, в силу добра, когда повсюду торжествует зло, в истину, честь и совесть, если властвуют ложь, деньги и грубая сила?
Адаптация - конструктор и архитектор природы, владычица животного мира, породившая птиц и динозавров, а когда ей вздумалось, произведшая на свет червей и змей, давшая в пищу живым существам цветочный нектар и заставившая их пожирать собственный помет, - вторгается и в мир людей всегда, когда слабеет истинно человеческий фактор организации их жизни - коллективный разум. Под ее воздействием и общество подобно животному царству распадается на хищников и жертвы, на парящих в небесах и пресмыкающихся, на тех, кто производит мед, и тех, кто вызывает холеру и чуму. Но если к червю никто не предъявит претензий за его неприглядную стать, то, что может быть презреннее того, кто родился человеком, а превратился в червя?
Известно, что природа, изменяя среду обитания живых существ, ставит их перед выбором: приспособиться или умереть. Вот и римляне, утратив человеческие способы саморегулирования и попав под власть чуждой стихии, принялись старательно приспосабливаться к сложившимся условиям.
Законы адаптации требовали от них стать такими, как те, кто преуспевал в ту эпоху, а для этого необходимо было восторгаться теми, кто заслуживал презрения, и презирать достойных уважения, вскрывать в себе все худшие свойства и стыдливо подавлять лучшие порывы, стремиться ненавидеть, когда хочется любить.
В результате неимоверных усилий по извращению человеческой природы, в Риме вывелась новая для данного общества разновидность человека - человека корыстного, что означало для латинской цивилизации выход на финишную прямую.
Катон же принадлежал к числу тех "динозавров", которые согласны вымирать, но не изменять самим себе, своим отцам и дедам. Именно к дедам он теперь и обратился за нравственной поддержкой. Не находя взаимопонимания с современниками, Марк углубился в общение с предками. Он еще раз перечитал Энния, "Начала" Катона Старшего и его речи, Аппия Клавдия, Фабия Пиктора, Цинция Алимента. На некоторое время Марк оказался в своем мире среди понятных ему и близких по духу и масштабу людей. Однако, выходя из дома, он сразу попадал в иное окружение и в который раз дивился нравственному падению сограждан. Между героической эпохой Рима и сегодняшним днем в его сознании был провал, он не мог установить связей переходного периода, не мог понять суть произошедших процессов и выявить причины упадка. Римляне прошлых веков ярко описывали события и героев своего времени. Из их сочинений было совершенно ясно, за счет чего Рим побеждал всех врагов, но, почему позднее он вдруг перестал побеждать, определить было невозможно. Да, конечно же, произошла деградация нравов, а причиной этому послужила страсть к богатству, заимствованная у побе-жденных народов. Об этом много рассуждал его прадед, который, впрочем, понося богатство, сам же перед ним и преклонялся. Но при всем том было совсем непонятно, почему раньше золото не имело власти над римлянами, а теперь вдруг полонило их. Двести лет назад Маний Курий Дентат в ответ на попытку самнитов подкупить его сказал, что предпочитает не иметь золота, а властвовать над теми, кто его имеет, а в Югуртинскую войну многие сенаторы, наоборот, предпочитали золото и власти, и чести. Почему? Вопрос оставался.