Каторга
Шрифт:
На этих-то горах спозаранку располагались поселенцы из Александровска и "смотрели, как вешают".
И этот амфитеатр, переполненный зрителями, и эти подмостки виселицы, - все это делало воеводскую тюрьму похожей на какой-то чудовищный театр, где давались страшные трагедии.
От многих из зрителей я слышал подробности трагедий, разыгравшихся на подмостках Воеводской тюрьмы, но, разумеется, самые ценные, самые интересные, самые точные подробности мне мог сообщить только человек, ближе
Он повесил на Сахалине тринадцать человек; из них десять - в Воеводской тюрьме.
Его первой жертвой был ссыльно-каторжный Кучерявский, присужденный к смертной казни за нанесение ран смотрителю Александровской тюрьмы Шишкову.
Кучерявский боялся казни, но не боялся смерти.
В ночь перед казнью он как-то ухитрился достать нож и перерезать себе артерию.
Бросились за доктором; пока сделали перевязку, пока привели в чувство бывшего в беспамятстве Кучерявского, наступил час "выводить".
Кучерявский умирал смело и дерзко.
Он сам скинул бинт, которым было забинтовано его горло.
И все время кричал арестантам, чтобы они последовали его примеру.
Напрасно бил барабан. Слова Кучерявского слышались и из-за барабанного боя.
Кучерявский продолжал кричать и тогда уже, когда его в саване взвели на эшафот и поставили на западню.
Комлев стоял около и, по обычаю, держал его за плечи.
Кучерявский продолжал из-под савана кричать:
– Не робейте, братцы!
Последними его словами было:
– Веревка тонка, а смерть легка...
Тут Комлев махнул платком, помощники выбили из-под западни подпорки, - и казнь была совершена.
Процедура казни длилась обыкновенно долго: часа полтора.
Осужденного выводили в кандалах.
В кандалах он выслушивал приговор. Затем его расковывали, надевали саван, сверх савана петлю, смазанную салом...
В общем, казнь, назначавшаяся обыкновенно в пять, редко кончалась раньше половины седьмого.
Эти страшные полтора часа редко кто мог выдержать.
"Иной спадает так, что обомлеет совсем", по выражению Комлева.
У большинства хватало сил лишь попросить палача:
– Поскорей только! Прихлестните потуже! Без мучений, пожалуйста.
У многих не хватало сил и на это.
Ссыльно-каторжный Кинжалов, казненный за убийство на Сахалине лавочника Никитина*, все время молился, пока читали приговор, а затем, когда его начали расковывать, лишился чувств.
_______________
* Говорят, что все это убийство было подстроено знаменитой "Золотой Ручкой". Она была по этому делу под следствием, но освобождена за недостатком улик.
Его пришлось
Державший его Комлев говорит:
– По-моему, ему и петлю-то надели уже мертвому.
Перед казнью, по воспоминаниям Комлева, почти всякий холодеет и дрожит, весь колотится, делается уже не бледным, а белым совсем.
– Держишь его за плечи, когда стоит на западне, через рубашку руке слышно, что тело у него все холодное, дрожит весь.
Среди всех тринадцати казненных Комлевым совершенно особняком стоит некто Клименко.
Преступление, совершенное Клименком, состояло в следующем.
Он бежал, был пойман надзирателем Беловым, доставлен обратно и дорогой избит.
Тогда Клименко дал товарищам "честное арестантское слово", что он разделается с Беловым, бежал вторично и сам явился на тот кордон, где был Белов.
– Твое счастье - бери. Невмоготу больше идти.
Белов снова повел Клименко в тюрьму, и по дороге арестант убил своего конвоира.
После этого Клименко сам явился в тюрьму и заявил о совершенном им убийстве, рассказав все подробно: как и за что.
Его приговорили к смертной казни.
Ничего подобного смерти Клименко не видал даже видывавший на своем веку виды Комлев.
Когда его взвели на эшафот, Клименко обратился к начальству и... благодарил за то, что его приговорили к смерти.
– Потому что сам, ваше высокоблагородие, знаю, что стою этого. Заслужил, - вот и казнят.
Единственной его просьбой было "отписать жене, что он принял такую казнь".
– И отписать, что, мол, за дело.
– Даже барабан не бил при казни!
– по словам Комлева.
Вот вам, как умирали каторжники, и что такое смертная казнь.
Вряд ли вид ее особенно содействовал исправлению ссыльно-каторжных, которых выгоняли из тюрьмы "для присутствования", и поселенцев, которые занимали самый естественный в мире амфитеатр перед этой противоестественной сценой.
Теперь перейдем к недовольству отсутствием смертной казни.
Генерал был совершенно прав, когда говорил, что отсутствие смертной казни вызывает большое неудовольствие во многих.
– Помилуйте, батенька, - приходилось слышать буквально на каждом шагу, - ведь этак жить страшно! Того и гляди, зарежут! Безнаказанность полная! Ведь это курам насмех: только прибавляют срока! У человека и так сорок лет, а ему набавляют еще пятнадцать. Не все ли ему равно: сорок или пятьдесят пять?! Нет! Эти гуманности надо побоку. Смертная казнь, - вот что необходимо!
И когда даже я, привыкший на Сахалине целые дни проводить в обществе Комлевых, Полуляховых, "Золотых Ручек", выходил из терпения от этих рассуждений и говорил им: