Каторга
Шрифт:
Челищева зябко куталась в меховую жакетку, не решаясь пригласить Быкова в комнаты, где Жохов, не зная, кто там пришел, шелестел хабаровскими газетами, явно недовольный ее долгим отсутствием. Клавочка, потупясь, сказала Быкову:
– Простите меня, пожалуйста. Я знаю, что вы очень добрый и хороший человек, но я не могу… не могу иначе…
Быков все понял. Он повесил кнут на место и молча вышел. Клавочка вернулась в комнату и вся сжалась, когда с улицы долетел тугой хлопок одинокого выстрела.
– Это он… его не стало, –
Жохов сначала ни о чем не догадывался.
– Кто сейчас приходил? – спросил он девушку.
– Быков… я ему все сказала.
– Что вы сказали ему?
– Что я живу теперь иными надеждами…
Только сейчас до Жохова дошел смысл ее слов:
– А кто давал вам право надеяться на что-либо? Я знаю, что только один Валерий Павлович обладал надеждами.
– Но я думала, что вы… всегда так любезны…
– Так я со всеми любезен, черт побери!
Клавдия Петровна растерянно бормотала:
– Разве не могла я видеть поводов к чувству…
– Никаких поводов не было! – закричал Жохов, сбрасывая с себя ворох газет и накидывая шинель на плечи. – На мои чувства вы не имели права рассчитывать… это глупо!
– Но я думала, что вы… все ваши слова…
– Дура безмозглая! – врубил ей в лицо Жохов. – Начиталась всякой ерунды, а теперь погубила человека…
Жохов выбежал под всплески метели. Быков был мертв.
Жохов забрал из руки револьвер, салютуя над мертвым раз за разом, пока в барабане не опустела обойма.
Мимо проходил гарнизонный солдат. Остановился:
– Никак пьяный, ваше благородие?
– Если бы пьяный… Помоги мне, братец, оттащить его до комендатуры. Берись за ноги, а я возьму спереди…
Две фигуры, солдата и офицера, шатаясь под тяжкою ношей, уходили прямо в метель, а издали было слышно, как грохочет бальная музыка в клубе, где местные дамы разыграют в лотерею куклу-матрешку, бутылку с шампанским и коробку с дешевой пудрой.
Жохов всю дорогу не переставал ругаться:
– Ну разве можно быть такой правомерной идиоткой? Вот уж где куриные мозги! Недаром я всегда презирал идеалисток… Ей казалось, что любовь – это занятие для ангелов, а ведь любовь – это чисто земное… будто картошка на огороде!
Комендант города велел положить мертвеца на лавку.
– Чего это он? – был задан вопрос.
– Не знаю, – ответил Жохов. – Наверное, обиделся, что ордена ему не дали…
А в далеком Монте-Карло совсем не чувствовалось зимы; теплые ветры из Марокко оживили приунывшие пальмы, когда здесь появилась странная пара – мсье Крильон с молоденькой Анитой Жонкьер. Никто не задумывался над сочетанием их имен, хотя именно в нем затаился волнующий отблеск погасших маяков Сахалина. Впрочем, публике, заполнившей вечерние залы казино, был глубоко безразличен «сахалинский вопрос»…
В
Эта пара сначала постояла у рулетки, внимательно проследив за тем, как проигрался магараджа из Индии, как расплатился за проигрыш молодой шейх из пустынь Аравии. Крильон наклонился к Аните и тихонько пропел для нее:
Не играл бы ты, дружок,Не остался б без порток…Мадемуазель Жонкьер с легким треском сложила веер и, словно играючи, коснулась им щеки своего спутника:
– Так и быть! Ставь, если тебе все еще мало…
Крильон шагнул к столу рулетки, произнеся громко:
– Bankoў!
Крупье внимательно оглядел игрока.
– Рад видеть вас невредимым, – сказал он. – Но в прошлый раз вы были гораздо моложе.
– Не спорю.
– Тогда вы приехали из Женевы, а теперь откуда?
– Прямо из Гонконга.
– Снова изволите играть на все?
– Да. Ставлю, как всегда, на тридцать шесть…
«Инфернальная» Анита Жонкьер, стоя в стороне, с напряженным вниманием следила за шариком, который долго не мог успокоиться в заколдованном круге рулетки, пока не ударился в номер тридцать шесть. В публике и среди игроков возникло беспокойство:
– Чудеса… Откуда такое везение?
– Банк сорван! – провозгласил крупье.
И тут все услышали злорадный, почти ликующий смех.
Это смеялась Анита, юная и красивая женщина, которая под модной прической типа «Клео» старательно укрывала свои безобразно оттопыренные уши. Крупье взмахнул широким траурным покрывалом, закрывая рулетку, словно наложил вечный траур на гроб с усопшим покойником.
– Иди за мной, – велела Крильону красавица, и, склонив голову, он покорно последовал за нею, как верный паж за своей гордой и неприступной королевой.
Вдруг она обернулась к нему. На языке, для всех не понятном (на русском языке!), она четко сказала:
– Больше ты никогда не будешь играть. И вообще отныне ты должен меня слушаться… лишь одну меня! Только меня… Надеюсь, что повторять не придется.
– Да, моя любовь, – ответил Крильон женщине, которую сам же и купил по дешевке на крыльце сахалинского трактира…
Они покинули казино и навсегда растворились в этом неугомонном, сверкающем мире – в мире нищеты и богатства, в мире скромности и подлости, часто меняя свои имена и меняя страны, названия отелей и курортов… Мы потеряли их!