Каторжанка
Шрифт:
— Эй! — окликнул меня пробегающий мимо матрос и с изумлением на меня уставился. — Ты что здесь делаешь?
— Боцман меня прислал, — выдавила я, потому что качка беспокоила. Я не подумала, как я ее перенесу, но у меня не было, совершенно не было вариантов. Я уже стояла на палубе, предательски скользкой, мне пришлось расставить ноги и растопырить руки, я закусила губу, готовая к валу насмешек, но матрос обрадованно завопил:
— Слава Всевидящему! Эй, боцман нашел работницу для этих бездельников!
«Пусть так», — кивнула я. Но главная опасность все еще впереди. Мне везет, мне пока очень везет, но будет ли мне везти так вечно?
— Мне нужен камбуз, — я сглотнула — тошнота подкрадывалась считай что на берегу. Работница из меня, похоже, не выйдет, но если это обнаружится в море, никто не выкинет меня за борт. Наверное.
— Туда иди, — матрос ткнул пальцем в темный проем то ли трюма, то ли чего еще… Я никогда не плавала даже в круизы, находя их слишком шумными и полными людей, мое знакомство с мореплаванием было нулевым. — Мимо не пройдешь.
Шатаясь, балансируя руками, я кое-как добрела до проема и с трудом спустилась по короткой лесенке. Я хваталась за все, что казалось мне стоящим на месте, и все ускользало, словно дразня, меня накрыло воспоминанием: солнце, белая пыль, крики, конец, я стиснула зубы и пошла — туда, где был камбуз, матрос не соврал, пройти мимо и впрямь было сложно. Оттуда несло теплом, даже жаром, и пахло вкусной едой, а у меня с самого утра не было во рту ни росинки.
Огромный, метра два ростом, кок колдовал над столом, раскладывая провизию, он не услышал мои шаги и не обернулся на мой робкий кашель. Я уцепилась за дверной косяк — качка усиливалась.
— Здравствуйте! Меня прислал боцман!
Кок медленно обернулся. Помещение камбуза было совсем небольшим для такой огромной тяжелой баржи, оно все было забито припасами, еще не разобранными, в мешках, а все остальное место занимал кок. Он так же неторопливо подошел ко мне, и я задрала голову, чтобы у меня получалось смотреть ему в глаза.
— Боцман, — повторил кок, я кивнула. Он хмыкнул, не спеша — он все делал на удивление вальяжно — взял мою нежную барскую ручку и поднял. Поднести к глазам у него не вышло, но видит Всевидящий, он старался. — И что ты умеешь?
Глава восьмая
Я мысленно издала безнадежный крик. Как я могла рассчитывать, что обману профессионала? Перед этим моряком стоит никчемная неумеха и говорит, что пришла работать, куда он отправит эту пустобрешку? В лучшем случае на берег, где она тут же столкнется с каторжниками и стражей и прибудет на этот корабль уже в качестве пленницы без шанса увидеть солнечный свет.
— Я могу мыть посуду, — не сдавалась я. Бороться до последнего. Пока бьется сердце, я сражаюсь за жизнь. — Стирать. Шить. Стричь.
Наверное, я даже умею готовить. Разогреть что-то смогу и подать блюда. Но. Во-первых, я не знаю, что со мной будет, когда корабль выйдет из порта и шторм я прочувствую в полной мере. Во-вторых, подача блюд заключенным для меня — крайность, которой просто никак не должно произойти.
— Стричь? — густые брови кока поползли вверх и замерли удивленным «домиком». — Подать блюда сможешь?
— Нет! — вырвалось у меня, и вышло настолько испуганно-нервно, что кок вздрогнул. — Я не… я не хочу… туда… господин… к ним, не хочу.
— Да не бойся, — выдохнул кок тоже слегка перепуганно. — Никто тебя не обидит. — Я все равно упрямо мотала головой. — Ладно. Посуду мыть, резать, над кашами стоять сможешь? — Я кивнула. — Хм. Стричь. Сирота?
Я еще раз кивнула. Кок опять хмыкнул, на этот раз невесело, и сообразил наконец отпустить мою руку.
— Забижали тебя, — сказал он внезапно так злобно, что я от неожиданности отступила на шаг. — Поди, — голос его изменился, стал мягким, — и паспорта нет. Как звать тебя?
— Аг… риппина. — Ничего другого мне в голову не пришло, может, кок и не поверил. А мне теперь важно отзываться на это имя, а не стоять столбом, пока не пришибут.
Мне стало жарко. Пекло как в сауне, и я не знала, списывать это на жар в кухне или случилось что похуже. Может, я все же простыла, или все дело в подарке Натальи, я использовала его неправильно, и вот результат.
— Грунька, значит, — улыбнулся кок. — А я Филат. Так и зови меня — дядь Филат. Добро, море не спрашивает, море на дело смотрит. Сбежала, значит, судьба такова. А кто забижал тебя, — он понизил голос и коснулся кончиками огромных пальцев век, — за то перед Всевидящим все ответят. Он почему так зовется? Все видит, все знает. Забижать сироту — последнее, за то прощения никому нет. Ну, пойдем, покажу тебе где спать, что работать. А стричь правда можешь?
— Могу, дядь Филат, — я тоже улыбнулась. — У меня отец брадобреем был.
Алкашом и бабником был мой отец, и это тоже суровая правда жизни.
— О, мастеровой, — одобрительно протянул Филат. — А сама-то тощенькая, нежная, как господская дочка. Отец небось любил, баловал. Эх, судьба у каждого — врагу не пожелаешь…
Он посмотрел на огонь в плите — огромной, закрытой заслонкой, довольно хмыкнул и указал мне на дверцу чуть в стороне в стене кухни, но сам за мной не пошел. Я туда сунулась — совсем крошечная комнатка, но есть лежак, подушка и даже покрывало, если бы оно еще мне потребовалось. Филат подошел, с трудом пролез в узкую дверцу, забрал чью-то куртку и небольшой мешок. Где хозяин этих вещей? Умер в море?
Мне везет, пока мне везет. Где предел этому фантастическому везению? Может, это и есть магия Аглаи Дитрих — удача, но где она раньше была? Для того, чтобы она начала как-то работать, мне надо ее осознавать?
Снаружи сквозь рев моря донеслись раздраженные голоса. Кто-то крыл, не стесняясь в выражениях, уверенным, полным власти голосом, видимо, стражу и каторжников, и я обеспокоенно посмотрела на Филата.
— Прибыли, — ворчливо откликнулся тот. — Не первый раз на север арестантов возим. Вона, дворяне. Что-то там замышляли. Зачем? Голова есть, язык есть. Ты нам лучшую жизнь сам от себя не делай, ты спроси, чего нам надо. А нам надо плату хорошую да поборов поменьше. Что нам император? Он там, а мы здесь. Один, другой, оно все без разницы. Что, Грунька, хочешь взглянуть? Да не бойся, со мной никто тебя, сиротинку, не тронет!