Катынь. Post mortem
Шрифт:
– Конец войне! – когда Юр это произносит, он в самом деле взволнован. – Сегодня мы все вместе и все можно!
И вдруг она увидела, как блеснули его глаза, он поднес палец к самому ее лицу и сказал, будто действительно нашел свою судьбу:
– Да! Это вы! Я вас видел в театре. – Его палец потянулся к родинке на левой щеке Ники, и, пытаясь перекричать мощный звук колоколов, Юр признался ей, что когда-то цыганка ему нагадала, чтобы он, как король Попель, остерегался мышей. [4]
Мелькнула его белозубая улыбка, он хотел еще что-то сказать, но в эту минуту звучание колоколов перекрыл топот копыт. Прямо на них неслись дрожки, в
– Вижу, что вы барышня необстрелянная. Хуже нет бояться своего страха!
Ника вырвала портфель из его рук и бросилась бегом в сторону улицы Шпитальной. Звук колоколов буквально прижимал ее к земле.
8
Тоненькая, как иголка, кисточка погрузилась в бутылочку с тушью. Анна приложила к глазу увеличительное стекло и склонилась над старой фотографией. Она сидела сгорбившись за небольшим секретером, фанерованную поверхность которого защищал лист упаковочной бумаги, поверх этой бумаги лежала старая, порыжевшая от времени фотография. Размытый профиль мужчины, подбородок которого упирался в жесткий воротник мундира, увиденный в увеличительном стекле, сначала расплылся как в тумане, и только потом, когда Анна склонилась над ним еще ниже, изображение сделалось настолько резким, что можно было разглядеть на погонах мундира три звездочки. Острие кисточки сначала зависло над глазом капитана. Каких-то три едва заметных движения, и левый глаз стал более выразительным. Анна снова окунула кисточку в тушь и занялась бровью, а потом вторым глазом. Капитан теперь смотрел на нее как на кого-то знакомого.
В этом контакте с незнакомыми прежде лицами, которые в процессе ретуширования становились распознаваемыми, было для Анны нечто интимное. Словно завязывалось близкое знакомство с кем-то, о ком мы мало знаем. Ведь когда владелец фотоателье пан Филлер поручал ей ретушировать фотографии, он не всегда сообщал информацию о тех, кто был изображен на этих снимках. Поэтому Анна про себя, мысленно, называла их: «Пан капитан, который любил жирное» или «Поручик холостяк с голодными глазами»…
Сколько таких знакомств она уже завела, вглядываясь в снимки через увеличительное стекло! Иногда она знакомилась с их судьбами ближе, когда женщина, отдававшая фотографию на ретуширование, готова была рассказать историю всей своей жизни и любви, соединившей ее с этим человеком в военной форме. Ибо преимущественно это были фотографии военных.
Анна как раз прорисовывала кисточкой позумент на воротнике капитана, когда из-за окна до нее донесся звон колоколов. Бьют тревогу или звонят во славу кого-то. Анна осторожно отложила кисточку, чтобы не испачкать поверхность секретера, и открыла окно. В заставленное мебелью помещение вместе с ритмичным звуком колоколов ворвался теплый майский воздух. Анна оперлась о подоконник, закрыла глаза и позволила легкому ветерку расчесывать ее длинные каштановые волосы…
Когда раздались выстрелы, в дверях гостиной появилась взволнованная Буся, как обычно, в черном платье.
– Что там происходит? – спросила она, подходя к окну.
Теперь они стояли рядом, вслушиваясь в доносящийся издалека шум. За спиной они услышали грохот распахнувшейся двери. На пороге появилась тучная жена железнодорожника,
– Господи Иисусе! Люди!!! – с этими словами она бросилась к Бусе и заключила ее в объятья. – Госпожа профессорша! Войне конец!!!
Следом за женой в гостиную протиснулся и сам Ставовяк в форме железнодорожника, преодолевая свою обычную робость, он схватил руку Анны и принялся ее целовать. В этот момент Буся, побелев как пергамент из-за охватившего ее волнения, опустилась в кресло. Анна бросилась за каплями, и, когда она отсчитывала положенные тридцать капель, прописанных доктором Кшижановским, в дверях появилась Ника.
– Выходите из дома! Война кончилась!
И тогда Буся ожила. Она проглотила капли и встала с кресла, словно почувствовав внезапный прилив сил.
– Идемте в костел, надо поблагодарить Бога! Анджей наконец вернется, – сказала она. – Теперь все отыщутся.
Ника посмотрела на мать, как будто ожидая, что та как-нибудь сумеет сдержать безосновательные иллюзии бабушки.
– Ты не хочешь сказать ей наконец правду? – спросила она вполголоса.
Анна повернулась и в упор посмотрела на Нику. Какое-то мгновение они смотрели друг другу прямо в глаза.
– А ты знаешь правду?
– Я ее боюсь.
– Я тоже.
Только теперь они обнялись.
9
Моросил мелкий дождик, когда военная машина «Газ-67» остановилась на улице Брацкой. Рядом с водителем сидел поручик, сзади двое полковников. Один из них выбрался из-под брезентовой крыши газика, в руке его была папироса, которую он старался прикрывать ладонью, поручик подал ему плащ-накидку, но тот решительным жестом отказался.
– Подождите меня.
Сидевший сзади полковник в фуражке с синим околышем и окантованным козырьком жестом указал на часы: уже опаздываем. Ярослав кивнул головой, подтверждая, что он в курсе.
– Я сейчас вернусь. – Он посмотрел на номер дома, одернул мундир военной полевой формы, поправил фуражку и, стуча каблуками кирзовых сапог, двинулся к воротам. Тут он глубоко затянулся папиросой, носом выпустил дым и, бросив окурок, вдавил его сапогом в грязь. Папиросы он курил так, словно каждая затяжка должна была спасти ему жизнь…
Он торопился. Шагал через две ступеньки, что не помешало ему внимательно разглядеть стены лестничной клетки с отвалившимися тут и там кусками штукатурки. Перед дверью с латунной табличкой «ПРОФ. ЯН ФИЛИПИНСКИЙ» он еще раз одернул мундир, поправил портупею, нажал на звонок и ожидал в явном напряжении. Он услышал шарканье шлепанцев, в дверях появилась тучная женщина с красными щеками. Она в недоумении смотрела на полковника, который, бросив взгляд в глубь коридора, заметил на белой двери полоску бумаги с красными печатями.
– Это квартира профессора Филипинского?
– Да… – Женщина неуверенно смотрела на гостя. – Но профессор погиб в Заксенхаузене.
– А с кем я говорю?
– Ставовяк Тереса. Мы тут по ордеру.
– А семья профессора?
В этот момент в глубине квартиры появилась Буся в длинном черном платье. Сквозь пелену катаракты она смотрела на мужчину, стоявшего в дверях. Приблизившись, она увидела военную форму и воздела вверх руки.
– Ендрусь! – Это восклицание вырвалось у нее даже не из горла, а откуда-то из самого чрева. – Вернулся! Я знала!