Катынь. Post mortem
Шрифт:
– Мы с дочкой укрылись в деревне под Пшемыслем и там дождались вступления немцев, – сказала Анна.
– Нас пять недель везли до Казахстана. – Вдова продолжает свой рассказ, и таким образом их судьбы словно взаимно дополняются. – Там мне пришлось пройти через ад, но я все время думала, что он в плену.
– Последнее письмо от него пришло в декабре тридцать девятого. – Анна провела кисточкой по бровям поручика. – Когда он уходил на войну, мне было страшно, что он погибнет. Но он не погиб. Его расстреляли.
И только теперь обе женщины совсем близко увидели друг друга, как люди, которые внезапно в чужом человеке узнают кого-то из соседей. Откладывая
– Разве после того, что они там сотворили, можно и дальше нормально жить?
– Жить можно, – вдова смотрела на уцелевшую фотографию мужа, – но забыть невозможно.
Анна начала работать в фотоателье Хуберта Филлера на улице Гродзкой, потому что там можно было возвращать прошлое в настоящее, нечеткий снимок сделать таким, чтобы его можно было вставить в рамку под стеклом. В витрине фотоателье Филлера висели фотографии молодоженов, на которых они соприкасались головами, как на почтовых открытках. Были здесь и невесты в фате, и мужчины в костюмах, были звезды краковских театров, портреты профессоров, но не было фотографий, подобных тем, которые Анна ретушировала. Вместе с окончанием войны появилось множество людей, которым непременно хотелось спасти изображение своих умерших или убитых родственников для семейного архива. Анна должна была выполнить свою работу так, чтобы со снимков можно было сделать репродукцию. Случалось, что она просиживала целый день в фотоателье, а господин Филлер непрерывно подсовывал ей очередные отпечатки для ретуширования. Она была ему благодарна за то, что он сам, будучи знаком с профессором Филипинским, предложил ей эту работу.
Хуберт Филлер всегда приветствовал ее в своем ателье низким поклоном и целовал ее руку. Он не скрывал, что считает себя человеком светским. Человеком, перед объективом которого не раз оказывались знаменитые персонажи этого города, человеком, который после каждой театральной премьеры запечатлевал великих звезд в их сценических костюмах и даже профессорам мог указывать, чтобы они не морщились и смотрели прямо в объектив; ему не надо было объясняться по поводу того, что во время оккупации он делал портреты офицеров вермахта, ибо ведь любой человек из так называемого общества отлично знал, что он делал также отпечатки фотографий для фальшивых кенкарт [5] и фотокопии различных немецких документов. Но он, разумеется, предпочитал делать художественные снимки. Сам себя он считал артистом, поэтому старался одеваться так, чтобы ни у кого не возникало сомнений, что, входя в его ателье, человек находится на пороге к искусству. Его длинные седые волосы спадали на бархатный воротник пиджака, а бабочка на шее служила свидетельством того, что здесь привержены традициям и правилам хорошего тона. Своей преувеличенной жестикуляцией он немного напоминал фокусника на сцене, особенно когда, стоя у своего фотоаппарата, он отсчитывал секунды, велев клиенту смотреть в объектив: сто двадцать один, сто двадцать два, сто двадцать три…
В дверях ателье внезапно показался советский солдат с автоматом, который тащил за руку раскрасневшуюся девушку, сопротивлявшуюся и смеявшуюся одновременно…
Филлер на секунду замер, после чего бросил взгляд в сторону сидевшей у окна Анны, склонившейся в этот момент над фотографиями, принесенными вдовой. Его взгляд, легкая гримаса и беспомощно раскинутые руки словно говорили о том, как далек может быть артист от тех обстоятельств, в которые ставит его жизнь…
13
– Прошу
Буся стояла спиной к секретеру, собственным телом преграждая путь к нему двоим мужчинам. Посмотрев друг на друга, оба сделали шаг вперед. Буся вытянула вперед руки. Сделав еще хотя бы шаг, они могли встретить с ее стороны сопротивление. Оба мужчины вновь переглянулись, один из них покрутил пальцем у виска, явно намекая на то, что перед ними какая-то сумасшедшая. Ведь господин Гинц ясно сказал, что все оплачено и что они должны забрать этот секретер и доставить в его мастерскую.
– Вы не тронете его с места, пока я кое-что не выну из этого ящика!
– А что там такое? – спросил слегка заинтригованный грузчик.
– Письмо!
Грузчики снова посмотрели друг на друга, и тот, что крутил пальцем у виска, обращаясь к даме со всем уважением, предложил ей забрать какое-то там письмо.
– Но у меня нет ключа от ящика!
Услышав это заявление, один из мужчин взял со стоявшего рядом ночного столика изящный ножик для фруктов и попытался поддеть замок. Буся схватила мужчину за руку и решительно оттолкнула его от секретера. И тут раздался голос Ники:
– Что здесь происходит?
Ника с портфелем в руке стояла в дверях гостиной, готовая к выходу. При виде ее Буся с какой-то невероятной силой оттолкнула коренастого грузчика и крикнула, заслоняя своим телом секретер:
– Беги к Филлеру! Пусть Анна придет сюда! Немедленно!
В ее голосе звучала такая решимость, что Ника, больше ни о чем не спрашивая, резко развернулась и выбежала на улицу…
14
Анна отложила кисточку на столик рядом с увеличительным стеклом. До нее донеслось произнесенное вполголоса замечание вдовы:
– Победитель становится хозяином.
Обе смотрели теперь в глубь помещения фотоателье. На фоне ширмы с изображением озера и лебедей стояла мраморная колонна. Рядом с этой колонной господин Филлер усадил советского солдата в пилотке и румяную девушку. Перед этим солдат отложил автомат на старое вольтеровское кресло, в которое господин Филлер обычно усаживал для съемки отцов краковских семейств. Прежде чем нырнуть под черную ткань, накрывавшую фотоаппарат, он долго усаживал позировавших, чтобы затем начать отсчет секунд до вспышки.
Анна хотела вернуться к ретушированию фотографий, но заметила, что на ее столик легла чья-то тень.
За окном стоял светловолосый парень в ветровке и рассматривал вывешенные в витрине фотографии. Наконец он принял решение. Войдя в ателье, он огляделся. Перед его глазами оказался советский солдат в пилотке, который одной рукой обнимал девушку со вздернутым носиком, а другой рукой опирался на колонну. На вольтеровском кресле, в котором обычно восседали преисполненные достоинства горожане, теперь покоился автомат. Юр вынул руки из карманов, поклонился Анне и вдове, ожидая, пока из-под черной ткани не вынырнет господин Филлер.
– Я хотел бы сфотографироваться, – сказал Юр, поглаживая свои чуть длинноватые бачки. – На документы.
– Прошу вас, подождите немного. – Филлер указал ему на кресло, на котором лежал автомат.
Юр бросил взгляд на солдата, который неуклюже обхватил рукой бедро одетой в голубое платье девушки. Он подошел ближе, и, когда Филлер вновь скрылся под черной тканью, Юр закатал вверх рукав ветровки, обнажая запястье с блеснувшими на нем часами. Он посмотрел на солдата.
– Хочешь, одолжу для фотографии часы ?