Катынь. Post mortem
Шрифт:
– Ты помнишь, как звали папиного коня? – Ника трогает пальцем родинку на щеке, как обычно когда она чем-то взволнована или расстроена. Кажется, Анну не удивил этот вопрос.
– Первым был Султан, а вторым Визирь. Ты испугалась, когда папа впервые посадил тебя на него.
Они обе стояли напротив фотографии Анджея. Хотя на нее падала тень, однако его глаза внимательно наблюдали за ними. Ника вздохнула по-детски:
– Он наверняка предпочел бы иметь сына.
– Для него ты была всем… Помнишь, что он тебе сказал, когда полк уже отправлялся на войну?
– Что скоро вернется. «Когда я вернусь, Никуся, у тебя уже должны быть вырезаны гланды, и тогда мы вместе
– Это свидетельство того, что он все время был с нами. Когда-нибудь ты поймешь, что верность – это более сильное чувство, чем порывы любви.
– Когда я это пойму?
– Когда возле тебя уже не будет того, кого ты полюбила.
Анна отложила шкатулку и внезапно обняла дочь, как будто в эту минуту хотела выразить ей свое сочувствие по поводу драмы, без которой все равно не обойдется ее жизнь.
22
Сидя на траве на склоне кургана Костюшки, Ника щурила глаза на ярком солнце. Голос Юра, напоминавший ей, чтобы она не закрывала глаза, иначе на рисунке выйдет спящей, звучал на фоне музыки пчелиного жужжания.
Они сидели на склоне кургана: она – на траве, а он – на камне, со своим альбомом для рисования. Ника слышала, как в нагретом воздухе, в котором пчелы исполняли свой монотонный концерт, скрипит по бумаге уголь. Юр набрасывал ее первый портрет. Он велел ей не вертеться, не менять положения, иначе его будущее пойдет прахом. Обещала ведь, что, когда закончится учебный год, она согласится быть его моделью.
Окончание года наступило вчера. Вчера она как примерная ученица, с волосами, аккуратно собранными на затылке, получала свое свидетельство об окончании учебы, а сегодня в расстегнутой на шее блузке, сидя на склоне кургана Костюшки, позирует человеку, от которого впервые в жизни услышала, что она – его судьба.
Ника слышит поскрипывание угля по бумаге. Вопреки запрету Юра она все же прикрывает глаза. Теперь она видит лицо сестры Анастасии, которая после вручения свидетельств отвела ее в сторону.
– Нас лишили права проводить экзамены на аттестат зрелости, тебе придется идти в другую школу. Помни, что там в документах тебе следует указать, что твой отец погиб на войне в тридцать девятом году.
– Мне что же, надо врать? – Ника смотрела прямо в глаза своей любимой монахини, лицо которой под козырьком монашеского головного убора казалось теперь суровым, неприступным.
– Ты должна выдержать. Время правды когда-нибудь наступит.
– Прежде чем это произойдет, все успеют забыть об преступлении.
– Все будет зависеть от тебя, Вероника. – Сестра Анастасия коснулась рукой ее плеча, и этот жест был как передача эстафетной палочки во время забега. – Археологи сумеют раскрыть правду даже по прошествии сотен лет…
Могла ли она тогда предположить, что эти слова сыграют решающую роль в том, чем ей предстояло заниматься в будущей жизни? А теперь ее жизнь состояла из ожидания очередной встречи с Юром. Она не могла бы признаться в этом вслух, но с некоторым беспокойством Ника отмечала для себя, что испытывает разочарование, когда не видит его, ждущего возле школы, когда не получается бродить с ним без определенной цели по улицам и рассказывать друг другу о том, что случилось когда-то, когда они еще не были знакомы. Ника рассказывала ему о том, о чем не рассказала бы никому другому: о том, как она, когда ей было пять лет, надела все мамины кольца и, играя в песочнице, потеряла их, как потом ординарец
– Эта баба спала с немцами и брала у людей деньги, обещая, что будут освобождены те, кто был арестован гестаповцами и отправлен в концлагеря. В конце концов мы еще обрили ее наголо, чтобы даже немцы ею брезговали. Был вынесен приговор, а когда есть приговор, то, исходя из своих же интересов, лучше быть палачом, чем жертвой.
И тогда она его спросила, приходилось ли ему когда-либо приводить в исполнение смертный приговор. Юр затянулся папиросой, стряхнул пепел и, прежде чем дать ответ, сделал паузу, словно опытный режиссер, и лишь потом кивнул утвердительно головой. Ника судорожно сглотнула и сквозь стиснутое горло спросила, стрелял ли он в кого-либо. И как? Это был выстрел в сердце, в лоб или, может, в затылок? А он снова затянулся папиросой, задержал дым в легких и, выпустив его через нос, признался: – Это был топор.
Ника окаменела. А он вдруг рассмеялся, как мальчишка, которому удалось обмануть слушателя. Он на самом деле выполнил один приговор по просьбе тетки Михалины, у которой теперь снимает угол. Во дворике ее убогого домишки расхаживал петух, которому даже разрешалось заглядывать на кухню и клевать еду из миски кота. Однажды петух, видимо, просто спятил: тетка Михалина налила себе воды в лохань для купания, ведь в ее курятнике, естественно, ванной нет, сняла с шеи медальон, а петух неожиданно взял да и проглотил его вместе с цепочкой. А медальон был с изображением святого и освящен он был в Ясногорском монастыре. Этого, конечно, тетка Михалина петуху простить не могла. И тогда она предъявила Юру ультиматум: либо он убьет петуха, либо пусть убирается!
– Куда же мне было убираться? Был приказ, ну я и исполнил приговор. – Наклонившись к Нике, он с чрезвычайно серьезной миной шепотом спросил ее: – Но ты же меня не выдашь, а?
Он умел ее позабавить, а она чувствовала, что может быть с ним во всем откровенна, чувствовала, что Юр умеет поймать ее мысль, которую она еще даже не успела облечь в словесную форму. Она чувствовала, что между ними не существует никаких неясностей.
Юр закончил набросок и закрыл альбом. Ника запротестовала. Она хотела увидеть свой портрет. Хотела увидеть себя такой, какой видит ее он. На портрете она увидела девушку, смотревшую чуть искоса, к невинному ее взгляду примешивалась толика дьявольского коварства.
– Ты меня видишь такой?
– Тебе не нравится?
– Талант у тебя есть.
– Угу, – буркнул он, снова закуривая папиросу. – Я столь же талантлив, как и робок. И боюсь, что в академии моя робость не даст мне проявить свой талант.
Ника отняла у него альбом для рисования, чтобы показать эти рисунки дома.
– Но только с возвратом, – предупредил Юр. – Надо же мне что-то представить в вуз.
– Ты воспользуешься амнистией? Ведь в этом месяце уже. – Ника споткнулась на тропинке. Юр ее поддержал, и какое-то время они стояли, соприкасаясь плечами.