Катынь. Post mortem
Шрифт:
– Что ты мне принес? Ты купил мне солдатиков?
Ротмистрша, увидев каменеющее лицо Анны, поняла, что с этого момента та видит в ней не вдову ротмистра Венде, а женщину, которая изменяет его памяти. Представляя Анне мужчину – адвокат Пёнтэк, – она понимала, что Анна видит в нем того, кто занял место ротмистра, и, вероятно, думает, что Ренате потому важно получить официальное подтверждение смерти мужа, что она уже хочет перестать быть вдовой. Анна уже знает, что юристом, который подсказал, каким образом выяснить ложь, является как раз этот человек,
Анна сделала вид, что сквозь вуаль не заметила протянутой руки адвоката Пёнтэка, лишь кивнула головой и направилась к выходу. Ротмистрша опередила ее и всем телом преградила ей путь к двери. Она смотрела прямо в глаза Анны. В словах, которые она произнесла, ощущалась просьба понять ее.
– На нас лежит печать смерти, – она схватила Анну за локоть, – но разве наши дети должны жить на кладбище? Войтусь – ребенок трудный. У него должен быть отец. Он должен ощущать сильную руку.
Анна осторожно высвободила локоть из цепких пальцев Ренаты и, попрощавшись кивком головы, направилась к калитке. Вдогонку ей прозвучал возглас вдовы ротмистра:
– Но я не заплатила за отпечатки!
Анна не ответила, она даже не обернулась, лишь махнула рукой, дав понять, что такие вопросы не имеют значения.
25
Когда Анна вернулась домой, Ника бросилась ей на шею, чтобы поблагодарить от имени Юра: он получил работу у Филлера! Анна приняла этот жест довольно сдержанно, и Ника сразу поняла, что опять на нее навалилось нечто, касающееся времени post mortem. В таких случаях лицо Анны всегда выражало невероятное напряжение, еще заметнее выделялись скулы, а ее большие, темные глаза смотрели на все вокруг словно из другого времени…
Анна поначалу ничего не рассказывала о своем визите к вдове ротмистра Венде. Она сразу же начала собирать документы, которые намеревалась уже завтра отнести в городской суд. Лишь вечером, когда Буся, сидя у открытого окна, тасовала карты для пасьянса, Анна, – не скрывая своего возмущения, – рассказала, кто и при каких обстоятельствах подал ей мысль о том, что можно заставить официальное учреждение занять определенную позицию в вопросе о якобы «пропавшем майоре Анджее Филипинском».
– Ты должна быть ей благодарна за то, что она помогла тебе, – произнесла Буся. Она раскладывала на столе карты.
Анна нетерпеливо пожала плечами.
– Ей эти бумаги нужны только для того, – Анна постукивала ногтем по столу в такт произносимой ею фразы, – чтобы подтвердить, что она вдова, и иметь возможность соединиться с другим человеком.
Ника услышала в голосе Анны прокурорский тон. Она, как обычно, внутренне бунтовала против подобных безапелляционных приговоров.
– Ты осуждаешь ее за это? В конце концов, каждый нуждается в ком-то, кому он сам нужен.
Ника буквально физически ощутила тяжесть взгляда, которым мать смотрела на нее, она подумала тогда, что, верно, мать мысленно задает себе вопрос, не относится ли последняя фраза
– Как долго человек обязан хранить верность отсутствующим? И вообще, обязан ли?
– Тем более хранить верность именно им.
Когда прозвучали эти слова Анны, Буся застыла с картой в руке. Она смотрела из-под очков, как внучка прореагирует на слова матери. Ника пожала плечами и встала из-за стола.
– Мне всегда казалось, что Антигона упивается своим несчастьем. И наша учительница, госпожа Фридрих, признала мою правоту, когда я написала так в своем сочинении. Ведь есть люди, которые обожают быть в отчаянии.
Ника думала, что Анна возвысит голос, что отругает ее за глупые замечания, но мать лишь сказала вполголоса, обращаясь скорее к себе, чем к кому бы то ни было:
– Если не это отчаяние, то может ли быть какое-то иное доказательство того, что я человек?
И тогда они услышали, как шлепнула карта о поверхность стола, и Буся взволнованно воскликнула:
– Вот! Смотрите! Рядом с королем червей лег туз! Это знак. Приближается тот, кто вернет все назад!
Он пришел уже на следующий день…
26
На следующий день Анна, получив у Филлера выходной, с папкой документов, касавшихся Анджея, отправилась в городской суд. Шел дождь, и Буся нервничала, что у Анны дырявый зонтик.
Около десяти утра позвонили в дверь. Ника была еще в старом растянутом банном халате, выйдя из ванной, она как раз вытирала полотенцем мокрые волосы.
На пороге стоял высокий мужчина с напряженным, каким-то волчьим выражением лица. На нем была плащ-накидка, с которой стекала вода. Он отдал честь, приложив два пальца к козырьку полевой фуражки.
– Полковник Ярослав Селим. Могу ли я видеть жену майора Филипинского?
– Она только что ушла.
– Надолго?
– Она пошла в городской суд. Может быть, вы подождете маму?
Нет, нет, он не может ждать. Ему надо кое-что передать госпоже майорше, а есть такие дела, которых не следует откладывать, так что будет лучше, если он поищет ее в суде.
– Вы ее знаете? – Ника была явно удивлена, когда полковник утвердительно кивнул в ответ.
– Я ее узна2ю, панна Ника. Простите, – поправился он, – панна Вероника.
Когда он говорил это, его измученное лицо смягчалось теплым взглядом светлых глаз. Он окинул взглядом всю фигурку девушки. Ника смутилась из-за своего вида. Машинально она коснулась родинки на щеке.
– Откуда вы знаете мое имя?
– Вы выросли и стали красивой барышней.
Он козырнул, натянул капюшон брезентового плаща и стал спускаться по лестнице. Ника провожала его взглядом: кем был этот человек, который не только знал ее имя, но знал и ее уменьшительное имя, который к тому же утверждал, что узна2ет Анну? Что за дело, которое не терпит отлагательства, привело его сюда?