Кавалер Красного замка
Шрифт:
— Потом Ришар крикнул жену; она принялась тереть мне виски уксусом, и я пришел в чувство.
— Славно. Далее.
— Далее, по нашему уговору, я сказал, что от недостатка воздуха у меня слабеет зрение, потому, дескать, что я сангвиник и что служба в Консьержери, где содержалось в это время четыреста заключенных, убьет меня.
— Что же отвечали тебе?
— Жена Ришара пожалела меня.
— А сам Ришар?
— Выгнал меня за дверь.
— Но этого мало, что он тебя выгнал.
— Подождите…
— И он сказал на это?..
— Сказал, что он совершенно согласен с ней, но что первое условие для тюремщика — жить в тюрьме, при которой он служит, что республика не любит шутить и что она рубит головы тем, с кем на службе делаются обмороки.
— Ого! — заметил патриот.
— И Ришар был прав; с тех пор как в тюрьме австриячка, служба там сущий ад.
Патриот дал собаке облизать тарелку.
— Дальше, — сказал он не оборачиваясь.
— Наконец, сударь, я принялся стонать, то есть со мною сделалось очень дурно; я попросился идти в больницу и уверил, что мои дети перемрут с голоду, если прекратится мое жалованье.
— И что же отвечал Ришар?
— Отвечал, что тюремщику не следует иметь детей.
— Но ведь за тебя, кажется, вступилась старуха Ришар.
— Хорошо, что так! Она затеяла с мужем историю, говорила, что он человек без сердца, и наконец Ришар сказал мне: «Так вот что, гражданин Гракх, уговорись с кем-нибудь из приятелей, чтоб он отдавал тебе частицу из своего жалованья, представь его мне вместо себя, а я даю слово, что он будет принят». И после того я ушел, сказав: «Хорошо, гражданин Ришар, поищу».
— И нашел, любезнейший… а?
В эту минуту хозяйка харчевни возвратилась с супом и бутылкой для гражданина Гракха. Но появление хозяйки было некстати ни для Гракха, ни для патриота, которым надо было еще кое о чем переговорить.
— Гражданка, — сказал тюремщик, — сегодня дядя Ришар дал мне награжденьице, значит, можно разгуляться на свиную котлетку с огурчиками да на бутылочку бургундского… Откомандируй-ка служанку да прогуляйся в погребок.
Хозяйка тотчас же сделала нужные распоряжения. Служанка вышла дверью, которая вела на улицу, а хозяйка отправилась в погребок.
— Недурно устроил, — заметил патриот. — Ты малый со смыслом.
— Да еще с таким смыслом, что, несмотря на ваши лестные обещания, не скрываю от себя, чем рискуем мы оба, если все это дойдет до Комитета общественной безопасности. Знаете вы чем?
— Разумеется.
— Мы оба рискуем своей головой.
— За мою не бойся.
— Да, сказать правду, боюсь-то я не за вашу голову.
— Так за свою?
— Точно так.
— А если я плачу за нее вдвое больше, чем она стоит?
— Все-таки голова — очень дорогая вещь.
— Только не
— Как не моя?
— По крайней мере, в настоящую минуту.
— Что это значит?
— А то, что голова твоя не стоит ни обола, потому что если б я был, например, агентом Комитета общественной безопасности, то тебя завтра же свели бы на гильотину.
Тюремщик обернулся так быстро, что на него залаяла собака, и побледнел как смерть.
— Не оборачивайся и не бледней, — сказал патриот, — а, напротив, доедай спокойно свой ужин. Я вовсе не агент, вызывающий на откровенность. Введи меня завтра в Консьержери, определи на свое место, передай ключи — и завтра же я отсчитаю тебе пятьдесят тысяч ливров золотом.
— И это верно?
— О, я даю тебе чудесный залог — мою голову.
Тюремщик задумался.
— Не размышляй, пожалуйста, — сказал патриот, видя его в зеркале. — Если ты донесешь на меня — ты исполнишь только свой долг, и республика не даст тебе ни одного су; если же, напротив, будешь служить мне и изменишь этому самому долгу — то несправедливо было бы заставлять тебя делать что-нибудь даром, и я дам тебе пятьдесят тысяч ливров.
— О, я очень понимаю, что гораздо выгоднее исполнить вашу просьбу, но опасаюсь последствий.
— Последствий!.. Чего тебе бояться их?.. Уж, верно, я не пойду доносить на тебя.
— Разумеется.
— На другой день после того, как я поступлю на службу, ты пойдешь осматривать Консьержери, и я дам тебе двадцать пять свертков, в каждом по две тысячи франков: свертки эти легко поместятся в двух карманах. Вместе с деньгами я дам тебе пропуск из Франции: ты уедешь, и где бы ты ни был, ты будешь если не богат, то, по крайней мере, человек независимый.
— Хорошо, будь что будет! Я бедняк, не вмешиваюсь в политику. Франция жила без меня и не пропадет без меня. Если поступок ваш дурен — вам же хуже.
— Во всяком случае, я поступаю не хуже других.
— Позвольте мне, сударь, не рассуждать о политике.
— Вот примерная философия и беспечность! Однако когда же ты отрекомендуешь меня Ришару?
— Да хоть сегодня вечером, если вам угодно.
— Разумеется. Кто же я такой?
— Мой двоюродный брат, Мардош.
— Мардош!.. Славное имя. А по ремеслу?
— От торговца кожаными штанами до кожевника рукой подать.
— А разве вы кожевник?
— Мог бы сделаться им.
— Возможно.
— А в котором часу последует мое представление?
— Пожалуй, хоть через полчаса.
— Лучше в девять часов.
— А когда я получу деньги?
— Завтра.
— Значит, вы ужасный богач.
— Так себе, не нуждаюсь.
— Верно, из «бывших»?..
— Не твое дело.
— Иметь деньги и бросать деньги, рискуя попасть под гильотину! Воля ваша, «бывшие» очень глупы.