Шрифт:
Яркий солнечный луч, проникающий из большого окна, резал комнату пополам и, словно сцену в театре, освещал оранжевый детский манеж. В его свете то и дело появлялась женская фигура и, снова исчезала в тени, заставляя мелкие частички пыли завиваться маленькими вихрями. В воздухе искрилось напряжение, готовое вот-вот перерасти
– Слушай, нам обязательно идти? Чувствую себя подопытным кроликом, – женщина наконец остановилась, прижимая к груди кучу игрушек, что насобирала во время своей молчаливой прелюдии.
– Подумаешь, мадемуазель нашлась, – проворчал из-за газеты муж, – Не ты ли мне все мозги проела своими разговорами об укреплении отношений? Заметь, у меня все в порядке, за исключением жены-истерички.
– Ах, жены-истерички? – задохнулась женщина. – Конечно, тебя же сроду дома нет. То совещания, то командировки, то еще какая напасть… – она сделала несколько шагов к дивану и демонстративно бросила игрушки мужу на колени. Он наконец убрал свою газету и предостерегающе уставился на подпирающую бока жену.
– Слушай, не заводись. Меня уже достали твои разборки. Выскажешь свои претензии в кабинете психолога. Я не собираюсь слушать все это еще раз.
Женщина фыркнула и, резко развернувшись, вышла из комнаты. Проводив жену взглядом, мужчина вытянул ноги и снова погрузился в чтение.
***
На кухне ее ждал обеспокоенный взгляд матери.
– Мариш, ну что у вас опять случилось? – она развернулась к дочери, вытирая только что помытую чашку чистым кухонным полотенцем.
Марину раздражала привычка матери перетирать посуду. Стоило ей убрать в шкаф мокрую тарелку, как мама делала недовольное лицо и начинала молча ее вытирать. И это молчание раздражало Марину больше, чем раздражало бы ее замечание.
– Ой, мам, хоть ты не начинай.
В последнее время она ловила себя на мысли, что ей хорошо, по-настоящему хорошо только с Кирюшкой. Он любит ее любую: в воняющем скисшим молоком халате, нечесаную и уставшую. Определенно, не понимающую, почему вместе с декретным отпуском не дают отпуск и от домашних обязанностей. Почему больше всего она боится, что станет неинтересной мужу – при этом, стоит ему недвусмысленно прижаться к ней в постели, она вдруг чувствует страшную усталость и раздражение. А еще мама. Кто, как не она, должна ее сейчас понимать? Но нет. И она туда же, со своими нравоучениями. Марине хотелось зажать уши руками и что есть мочи закричать, чтобы ее, наконец, услышали. Она и просит-то немного внимания. Или наоборот – чтобы отстали? Она села за стол и отвернулась к окну, изредка кивая матери. Хотелось спать.
– Мам, ты пришла посидеть с Кирюшкой, вот и занимайся ребенком, – наконец, не выдержала Марина. – Поверь мне, там, куда мы идем, мне мозги промоют почище твоего.
Мать осуждающе уставилась на дочь, продолжая натирать полотенцем уже давно сухую чашку, затем отставила ее на стол и демонстративно вышла.
– Ну ма-а-ам, – бросила ей в след Марина, жалея, что вообще встряла в ее монолог.
***
– Собираешься?
– Да, – как можно спокойнее ответила Марина, продолжая натягивать колготки.
Сергей молча подошел к шкафу, достал оттуда джинсы и новый свитер. Марине нравились эти джинсы – они подчеркивали достоинства Серегиной фигуры, но сейчас ее это больше злило. Она представляла женщин у него в офисе, которые целый день пялятся на его задницу, обтянутую этими самыми джинсами. А ее жирная жопа не влезала ни в одни старые брюки, поэтому ей приходиться донашивать свои «беременные» платья. Она все еще злилась на мужа за то, что он совершенно не понимал, из-за чего на самом деле все эти скандалы, но воздержалась, так как сама уже запуталась в хитросплетениях собственных мыслей.
***
– Я знаю, что нужно сделать, чтобы раскрыть твою сексуальность, – голос подруги шелестел в трубке весело и настойчиво.
Конец ознакомительного фрагмента.