Кавказ без моря
Шрифт:
Проем открывающейся двери ярко озаряется светом из коридора. Ха- сан силуэтом стоит на пороге, манит:
— Не спите? Вас к телефону.
Вскакиваю. Безумная мысль, это звонит Жанна! Хотя откуда она может знать, где я нахожусь? Или что-то случилось с отцом? Опять же, у них нет этого номера телефона. Ни у кого нет.
Стою в коридоре у настенного аппарата, в трубке голос Вадима:
— Когда завозили в аэропорт Нодара, он просил ещё раз напомнить, Что через четыре дня, после Афин заедет за вами.
— Зачем? Кстати, я так и не понял, каким образом он нашёл меня здесь?
— Он же в друзьях с нашим Шамилем Аслановичем. Звоню, собственно, по другому поводу: вас дожидаются артисты цирка. Все девять толкутся у вашего номера, спрашивают, когда вернётесь.
— Вадим, пожалуйста, выйдите к ним, заверьте — сделаю всё, что смогу.
— Гут. Зеер гут. Обождите.
Через минуту в трубке снова его голос.
— Явился какой-то верзила с шикарной блондинкой, погнал всю компанию вниз на выход. Едут осчастливить Сухуми своими гастролями. Не видел ничего более жалкого.
— Ох, Вадим, а мы, с этим сценарием?
— Между прочим, напоминаю: завтра на студии худсовет! Ровно в двенадцать.
Вешаю трубку.
Глухо. Тихо.
За стенкой заплакал во сне ребёнок.
Смолк.
ПИСЬМО
«Дорогой Ёжик!
Мы были очень рады получить твою открыточку с отчётом о поездке на рыбалку. Правда, не балуешь подробностями. Форель была вкусная?
Ты замечательно, весело проводишь время. Я тебе завидую. И Марк тоже. Простуда его как будто прошла, остались кое–какие осложнения…
Ездила на три дня в командировку от своего журнала во Псков на выставку детской народной игрушки. Была чудная погода. Сочетание глубокого, чистого снега и сияния золотых куполов церквей на фоне голубого неба. Тебе очень бы понравилось, Ёжик.
Да! Звонила в воскресенье твоему папе. Его к телефону не позвали, но сообщили, что все в порядке, температура нормальная. Как в больнице.
Целую. Жанна».
ГЛАВА ЧЕТВЁРТАЯ
Туман поднимается из глубины ущелья. Он не смягчает всё время доносящегося снизу глухого клёкота реки. Ниже по течению, в тридцати или сорока километрах отсюда, на этой реке, в центре города стоит домик Ха- сана.
Не знаю, какой там у них, у йогов, воздух в Гималаях, здесь, высоко в горах, он кажется кристально–чистым. Пока мимо не прогрохочет машина.
Я не йог, йоговские упражнения, вроде стояния на голове, не входят в мою систему тренировок, но то, что тебя видят проезжающие, отвлекает.
Так или иначе, позанимался дыхательными упражнениями.
Полулежу над пропастью, привалясь спиной к одному из цементных столбиков, ограждающих крутую извилину высокогорного шоссе.
Хасан опаздывает на полтора часа. Начинаю думать о том, что что-то стряслось. С машиной. Или, не дай Бог, с ним самим. До сих пор Хасан ни в чём не подводил, был ненавязчив, точен, дружелюбен без амикошонства.
Подмёрз. Встаю, ухожу от условленного места, шагаю дальше вниз по шоссе, пока туман не обстиг настолько, что шагнёшь вправо — полетишь в пропасть, влево — попадёшь под колесо машины.
Тяжело гружёный «камаз», рискованно кренясь на повороте, с грохотом проносится мимо. Иногда обгоняют и легковушки. Можно было бы голоснуть, нормально добраться до города, до гостиницы. Но нарушать уговор с Хасаном нельзя. Встревожится, не найдя меня ни на условленном месте, ни ниже по шоссе.
Это благодаря Шамилю Аслановичу я сейчас, как букашка, ползу вниз по высокогорной дороге. Правда, со мной тени Пушкина и Лермонтова, Маяковского. Они тоже побывали здесь. Вряд ли пешими, но, безусловно, видели вон тот замок слева на фоне отвесной скалы. Когда ехали наверх, Хасан обратил моё внимание, сказал — «великое, святое место».
Шамиль Асланович в тот день после редсовета оставил меня в своём кабинете, угостил чаем с лимоном, сказал — «Вы устали. Вам у нас скучно. Исправления сценария могут потребоваться теперь только во время съёмок. Зачем я вам придал Хасана с «газиком»? Пусть каждое утро отвозит вас в горы, будете гулять по шоссе, по асфальту, не устанете. Там безопасно. Вернётесь в Москву здоровым, отдохнувшим. Лучше любого санатория. Кстати, есть на что посмотреть. Например, знаменитый замок. Вам будет особенно интересно. Мне Нодар рассказывал о том, как вы ему помогли. Он же на вашем открытии докторскую сделал. Говорил?»
Я кивнул. Хотя Нодар ни о чём таком мне не рассказывал.
Все же, забота Шамиля Аслановича меня тронула. В конце разговора он вызвал главного бухгалтера студии, велел выдать оставшийся гонорар за сценарий, оплатить накопившиеся у меня квитанции за гостиничный номер и заключил — «Теперь я зачисляю вас в консультанты фильма с соответствующей оплатой. Равной оплате Вадима Юрьевича. Плюс командировочные и гостиничные. Большего не могу по закону. Но после присвоения фильму категории, получите свою часть потиражных.»
Я так купился его добротой, что забыл в тот момент и об отце, и о Жан — не, и о бессмыслице всей этой затеи с петеушниками, помогающими археологам.
Опасное путешествие на краю пропасти между туманом и лихими кавказскими автонаездниками столь же бессмысленно, бесцельно, отдаёт дешёвкой.
В этом я убеждаюсь, когда, приглядевшись, прислушавшись, быстро перехожу на левую сторону шоссе. Слава Богу, ни одна машина не вынырнула из-за поворота.
А здесь, на неогражденной территории вокруг замка и вообще мёртвая тишина. Подойти вплотную к полуразрушенным стенам, дотронуться до их замшелой поверхности почему-то хочется. Но циничная улыбка дьявола и здесь подстерегает меня.
Ногу поставить некуда. Весь подход к замку покрыт иссохшими за лето кучками испражнений туристов. Сплошь!
Путешествуя по Средней Азии, мы с отцом Александром Менем не раз видели то же самое вокруг драгоценнейших памятников древних цивилизаций. «Человеческий фактор!» — иронически сокрушался он, и все- таки осторожно шёл вперёд, чтобы увидеть, дотронуться, приласкать седую древность.
Лишь следуя его примеру, заставляю себя дойти до наглухо закрытого входа, у которого укреплена покрытая грязью и пылью доска — «охраняется государством». Мне хочется счистить хотя бы эти наслоения. Протягиваю руку с платком к чудом неразбитому стеклу доски.