Кавказ. Выпуск XIV. Покорение Эльбруса

Сборник

Мы долго добирались до мощных трещин, которые, в конце концов, прошли. Мы почти неожиданно оказались на уровне обеих вершин и ступили на широкий гребень, расходящийся на восток и запад. Мы повернули налево, лицом к ветру, и сделали последнее усилие. Гребень не представлял трудностей. Ведомые носильщиками, мы шли по нему один за другим, руки в карманах, ледоруб под мышкой, пока не взобрались на высшую точку голых скал, окруженных снегом. Эта вершина была на конце подковообразного гребня, увенчанного тремя четко выделенными возвышениями над снежным плат'o, в котором даже наши непривычные глаза бесспорно различили старый кратер.

Те камни, что мы собрали и унесли с собой, были вулканического происхождения. Мы ходили или, вернее, бегали по гребню: к его пределу, переходили по двум значительным понижениям и посетили все три возвышенности. В самой дальней скальной башне мы укрылись при вполне сносной температуре. Здесь мы сели,

чтобы осмотреть в деталях, насколько возможно, широкую панораму. Двое туземцев указывали на различные долины, а мы старались узнать горы. Легкие облака потянулись с западной стороны вершины, и бескрайний туман скрыл северную степь – без него вид был бы ясный. Начиная с востока, в очертаниях панорамы была центральная цепь гор между нами и Казбеком. Я никогда не видел какую-либо группу гор, которая бы так хорошо просматривалась снизу вверх, как те большие пики, что вздымались над истоками Черека и Чегема. Апеннины и Монблан выглядят незначительными в сравнении с Коштантау и ее соседями вместе с Эльбрусом. Эта группа Кавказских гор выглядит прекрасно: вершины острее, а глубину ущелий, разделяющих их, можно только предполагать. Ничего более впечатляющего в Альпах я не видел. На юге двузубая Ушба все еще соперничала своей громадой, хотя, в конце концов, оставалась под нами. Высочайшие вершины и снежники горной цепи находились между нами и Сванетией у наших ног, как на рельефной карте. Мы увидели за ними Лайлу с ее снежными гребнями, а вдали голубоватые хребты на турецкой границе между Батумом и Ахалцыхом. Переходя с места на место, мы всматривались за грани крутой скалистой вершины, высочайшей на западной стороне Эльбруса, и пытались различить Черное море. Трудно было понять, то ли серая поверхность, с которой встретился взгляд, была водой, то ли густой туман нависал над землей. Туманы, натыкаясь ниже на склон гор, скрывали истоки Кубани, но мы, сразу же, взглянули вниз на истоки Малки. С этой стороны склон горы, казалось, выглядел однообразным почти на 1000 футов. В нем ничего не было такого, что могло бы сделать восхождение невозможным, но оно было бы очень долгим и утомительным. Мы не были голодны, а если бы мы захотели выпить за чье-либо здоровье, то у нас ничего для этого не было, поэтому мы дали выход своим чувствам и удивили носильщиков своим восклицанием «Гип, гип, ура!» в честь старой горы, которая своим ветром и холодом устроила нам хорошую взбучку. Затем мы поспешили назад, к первой возвышенности, что казалась нам самой высокой; на ней Франсуа уже приступил к возведению небольшой снежной бабы.

В этот период кто-то вспомнил, что мы забыли все о разреженности воздуха. Мы попытались проследить за этим явлением, но ничего не вышло. Полагаю, что это факт: на высоте 18 500 футов ни один из нас шестерых не был подвержен такому недугу. Это доказывает, что горная болезнь не есть необходимое зло и она влияет только на тех, кто плохо тренирован или плохо себя чувствует во время восхождения. Таков мой опыт, каковой я имел, страдая горной болезнью лишь дважды – однажды при попытке взойти на Дент Бланш, в первый день швейцарской поездки, и еще раз на Арарате, когда был совершенно не в состоянии совершить восхождение. Мы поднялись на вершину Эльбруса в 10:40, а ушли спустя несколько минут после 11:00. Нам было трудно согласовать в очертаниях внешний вид вершины горы, видимый с севера и юга. Из Поти или Пятигорска Эльбрус возвышается двумя пиками, сравнительно равными, разделенными значительной впадиной. Седловина между вершинами, которую мы посетили, не более чем 150 футов глубиной, и мы были удивлены тому, что издали она казалась значительной. Проходя по подковообразному гребню, мы, естественно, всматривались, чтобы понять, нет ли другой вершины, но ни одна не была видна. Лишь у той, что на западе, склоны проявлялись крутыми обрывами в сторону Карачая. Облачность была недостаточно густа, чтобы скрывать почти равные по высоте вершины, на одной из которых мы стояли.

Восхождение от нашего бивуака – с высоты 6500 футов – заняло 7 часов при всего нескольких привалах. На Монблан от Гранд Мюле мы поднимались с более высокой отметки – 8000 футов. Спустились мы за 4 часа, а возможно, что и быстрее. Скалы не были сложны: без хлопот со сматыванием и разматыванием веревки, – обошлись без нее. Кое-какие предосторожности все же не мешали: приходилось посматривать вверх, чтобы избежать падения шатких камней. Мур повредил палец таким камнем, последствия чего длились несколько недель. Около часа мы уже были на том месте, где утром спорили. Здесь впервые за день мы сытно поели. Теперь можно было сбить сосульки, обрамлявшие бороду с трех часов утра. Отсюда мы увидели, что восточный ледник Эльбруса вытекает из тех же фирнов, что и ледовый поток, спускающийся к истокам Баксана. Он не представлял никаких трудностей, чтобы следовать по нему в верховья долины, из которой мы намеревались взять гору

приступом. Снег все еще был в хорошем состоянии, благодаря изрядному холоду, и мы скользили вниз довольно быстро. Двое туземцев предпочитали держаться за веревку. Мы радостно приняли их предложение, ибо, когда мы спускались по нашим следам, они увидели дыру в месте моего провала в трещину и извлекли из этого полезный урок.

В долине сформировалось облако и теперь, свернувшись, окутало нас на полчаса. Это не вызывало особых сложностей в прокладывании пути сквозь туманный слой, просвечиваемый ярким солнечным светом. Мы пришли к нашему бивуаку и поняли, что Павел уже ушел с багажом. Вскоре мы пошли за ним, спускаясь не спеша по крутым склонам близ ледника. Поток, еще вчера вырывавшийся из подножия ледника, изменил свой исток и сегодня хлынул струей сверху ледового поля. Полуденное тепло растопило воды, и у нас были затруднения с их переходом. Два туземца, прибывшие до нас, рассказали все своим приятелям и пастухам, которые решили, что больше нас не увидят, и те были, по-видимому, удивлены и польщены приветствовать нас не только живыми, но и преуспевшими. С появлением в лагере нам пришлось подчиниться местной привычке поздравлений с обычными объятиями и поцелуями.

Август, 1-е. Мы слишком устали после долгого нахождения на холоде и должны были отдохнуть. Мы были готовы возвращаться в Урусбиево на рассвете, но у наших спутников были другие планы. Мы поняли, что они задумали освежевать и съесть барана, прежде чем уходить. Не желая по дороге тратить время зря, мы оставили их, чтобы догоняли. Но при первой же попытке идти у меня разболелось колено, словно после сильного растяжения, и мне пришлось остановиться и сесть на одну из тех лошадей, что мы привели из аула. Боль и усталость, которые, несомненно, были последствием холода, постепенно прошли, и я был рад с полпути обходиться без лошади.

Караван наших носильщиков догнал нас за полчаса до прихода в Урусбиево, и мы пошли вместе. Никогда прежде я не видел таких хороших ходоков, как эти татары, – не только по склонам холмов, но и, что самое замечательное среди горцев, на ровном месте. Они задавали нам темп и легко вели нас на восхождении на Эльбрус. Таккер, желая испытать их темперамент, торопливо пошел по лугу. Они же, после того как прошли пять миль за час, вскоре догнали нашего друга с заметной легкостью, и он пожалел, что предложил им испытание на скорость, которую сам спровоцировал. Эти люди – сырой материал, из которого появятся кавказские гиды. Если огромные языковые барьеры будут преодолены, нет сомнений, что с небольшой практикой на ледовых трещинах они станут первоклассными спутниками для путешественника, желающего исследовать ледники этой горной системы.

Мы вошли в Урусбиево и дошли до кунакской почти незамеченными; но и нескольких минут не прошло, как наши туземные проводники уже распространили новости о возвращении и толпа возбужденных селян ввалилась в комнату. Несколько минут прошло прежде, чем рассказ был полностью осознан. Наши обожженные лица и частично ослепшие двое из наших спутников были видимыми признаками того, что мы провели много часов на снежных полях. Сопутствующие обстоятельства и описание вершин, данное носильщиками, казалось, убедили в действительном восхождении. Сцена была самая забавная. Все местное мужское население столпилось вокруг нас, чтобы пожать нам руки. Каждый из наших спутников стал центром внимания, и в воздухе витало «Аллах!», вздобренное восклицаниями вперемежку с восторгом. Когда кто-нибудь входил, то требовал рассказать историю вновь, постоянно повторяя: «Минги-Тау». Это привычное им название звучит для моего слуха более благоприятно, чем тяжелослоговое «Эльбрус».

Мы подверглись перекрестному допросу о том, что видели на вершине. К сожалению, мы были вынуждены признать, что не видели огромного петуха, который там живет. Нам говорили, что он приветствует рассвет кукареканием и похлопыванием крыльев и упреждает приближение людей к сокровищам, которые он охраняет, нападением на незваного гостя клювом и шпорами. Мы даже не могли притвориться, что беседовали с великанами и духами. Они верили, что те живут в расселинах и пещерах Эльбруса.

Об одном из них Хакстаузен рассказал следующую легенду: «Однажды абхазец спустился в глубочайшую пещеру этой горы, где он обнаружил огромного великана, который ему сказал:

– Дитя человеческое верхнего мира, которое отважилось спуститься сюда, скажи мне, как человеческий род живет наверху? Женщина все еще верна мужчине? Обижается ли дочь на свою мать?

Абхазец ответил утвердительно, на что великан заскрежетал зубами, тяжело вздохнул и сказал:

– Тогда я должен жить здесь, вздыхая и сетуя!

Великан упустил свою возможность, когда я провалился в трещину, ибо он мог задать мне тот же вопрос. В старом номере «Субботнего обозрения» в моем кармане была знаменитая статья, прочитав которую, он увидел бы, что период наказания уже завершился.