Кавказ. Выпуск XIV. Покорение Эльбруса
Шрифт:
Мы довольно быстро взбирались по долине; над нами слева поднималась поразительная масса столбообразного базальта с густо-красным оттенком и странно искривленная. В высоких травах шныряли змеи, как правило, редкие на Кавказе. Один из носильщиков призвал меня кивком головы следовать за ним. Мы прошли несколько футов вверх по тропе, и он показал мне сглаженную снежную вершину Минги-Тау, видимую над ледопадом. Это был первый вид Эльбруса, с тех пор как мы прибыли на Кавказ. Подплывая к Поти на пароходе, мы лишь мельком видели эту гору с Черного моря. Мы прошли с полчаса у кромки ледника и встретили пастухов, которые стреножили своих лошадей на лугах, куда мы дошли от Урусбиево за девять часов. Здесь мы легко приобрели отличное молоко, сыр и каймак [37] (нечто, похожее на девонширские сливки) – деликатесы горской жизни, которых нам не хватало на южной стороне хребта. Наша палатка была установлена рядом с бивуаком пастухов. Овцы были заметно обеспокоены воздвигнутым новшеством на месте их отдыха, что побудило их сторониться, а большую часть ночи наседать на бока нашего укрытия. К счастью, альпийскую палатку нелегко свалить, но наш сон постоянно прерывался бестолковостью злившихся животных, которые
37
Каймак – сливки, или высушенная пенка (балк.).
Июль, 30-е. Утро было чудесное. Холодный ветер, казалось, предвещал период установившейся погоды. Мы не ожидали, что предстоит долгая работа. Мы уже были на высоте 8000 футов. На высоте 12 000 футов мы едва могли найти подходящее место для стоянки. Тем не менее, мы отправились в хорошее время, чтобы, в случае необходимости, поспешить разведать местность. Лошади шли с нами с полчаса до ледника, который значительно отступил за последнее время. На четверть мили от его нынешнего ледового конца были заметны древние морены, уже заросшие травой. Перейдя речку, разлившуюся на несколько потоков, мы начали подъем по крутому холмистому склону справа от ледопада, с весьма чистым льдом, разбитым на башни и шпили. Спустя некоторое время череда трещин преградила нам путь. Однако они незамысловато сходились в одном месте близ водопада, чьи струи взлетали над почти вертикальными слоями базальта. Выше усыпанные горечавками склоны на низком дерне выглядели контрастом снежным прогалинам и обломкам пород, которые простирались до обрывистого берега, откуда мы смогли лучше рассмотреть рельеф склона.
Мы были на скалистом гребне, вершина которого находилась в шестистах футах выше нас и ограничивала снежное поле, спускавшееся к Баксану двумя конусами – один был ледопадом, по которому мы поднялись, второй, на запад, – ближе к верховьям долины.
Носильщики совершили долгий обход, чтобы избежать крутой берег, по которому мы только что взобрались, и потерялись из виду. Мур чувствовал себя неважно, из-за чего шел с трудом. Таккер, Франсуа и я начали взбираться на гребень перед нами в надежде найти подходящее место для бивуака близ его вершины. Валуны были огромные, но перебраться через них трудностей не составляло. Прошло много времени, прежде чем мы смогли найти нечто, в шесть квадратных футов. Если придать слову более широкий смысл, то можно назвать это ровным участком. Когда мы наконец-то успешно достигли цели, объявили об этом криком нашим приятелям внизу и поспешили взглянуть, что там выше. Мы прошли скалы на самых высоких отметках, и дальнейшее восхождение футов на пятьдесят привело нас к огромному снежному полю, окружающему вершину Эльбруса, которая вдруг выросла перед нами. Она напоминала нам в очертаниях перевернутую чайную чашку. Гора проявилась двумя вершинами, почти равными по высоте, и обе – легко досягаемые любому, кто привык к альпийским восхождениям.
Весьма довольные своими наблюдениями, мы вернулись к тому месту, что выбрали для нашей палатки, и начали усиленно его выравнивать. Чтобы добиться желаемого, мы выкопали ледорубами почти фут каменного грунта с возвышенной стороны и выровняли за счет него нижнюю. Дыхание учащалось из-за нехватки кислорода и усилий, с которыми мы разбивали камни с одной стороны и перебрасывали их на другую. Промежутки в естественной скальной стене с подветренной стороны мы заделали полностью. Закончив работу, довольные собой, мы сидели и восхищались нашим рукоделием и ждали затянувшегося прибытия остальной части нашей группы. Наконец-то наши носильщики прибыли, и палатка установлена. Вечерний вид с нашей площадки на высоте около 12 000 футов был великолепный. На юг, напротив, через Баксан, видна центральная цепь гор.
Величественным квадратом вздымался Донгузорун. Его скалы на макушке покрыты огромным ледовым карнизом; широкий чистый ледник струился по его склонам. Далее на восток – двузубый гигант: в нем мы узнали поразившую нас при знакомстве со Сванетией Ушбу. С юга она выглядит совершенно неприступной, а в развороте с севера на ней больше снега. Наше удовольствие от этой картины было прервано непредвиденным беспокойством. Носильщики затребовали оплаты за первые два дня. Мы напомнили им, что они согласились с условиями оплаты полностью по возвращении в Урусбиево и тогда же оплата была предложена в две банкноты. Они отказались от сказанного и затребовали каждому его часть. Мы сказали, что у нас нет мелких денег, из-за чего они объявили о своем намерении возвратиться домой и оставить нам самим спускать свой багаж вниз, насколько нам это удастся. Такое поведение без явной причины могло быть воспринято только с негодованием, и мы ответили, что они могут делать все, что им заблагорассудится, а мы пойдем вскоре после полуночи и вернемся в полдень. Пока наш груз не будет в целости доставлен до бивуака пастухов до наступления ночи, мы не заплатим им ничего. Мы добавили, что если кто-либо из них пожелает идти с нами на восхождение, то это доставит нам большое удовольствие. Мы снабдили каждого веревкой и ледорубом. Получив такой ответ от Павла, все пятеро ушли, будто верили, что мы не вернемся. Но менее чем через полчаса они вернулись, как дети, переставшие дуться, и извинились за свое поведение. Это недоразумение, ко всеобщему удовольствию, было сглажено, и, пока мы готовились к ночевке, они ушли в уединенный приют, расположенный ниже холмистого склона. Павел не соглашался с нашим советом и настаивал на своем участии в восхождении, так как он сильно хотел взойти на эту знаменитую гору. Он был рядом и за свою жизнь он многое слышал, что о ней рассказывали. Нам не хотелось сдерживать его душевный порыв, тем более что для этого не было повода, чтобы его желание не было осуществлено. Ночь обещала быть холодной, и мы предложили Франсуа перейти в палатку, которая, как это подтвердилось на Казбеке, приспособлена для четверых. Павел тем временем нашел себе пристанище во рве, вырытом нами в изголовье палатки.
Июль, 31-е. Холод ночью был такой сильный, что вода, которой мы наполнили на ночь прорезиненные мешки, висевшие под пологом палатки, смерзлась к утру в крепкие сосульки. Из-за того, что у нас не было дров, мы не могли добыть воду. В 2:10 ночи, зная, что твердь земная скоро останется позади, мы связались веревкой и отправились одни, так
Там, где снег стал ссыпаться наклонно к основанию горы, хрустящая корка лопнула под моими ногами, и я вдруг исчез в скрытой трещине, словно в люке. Павел был на веревке сразу же за мной и ужаснулся от случившегося. Первым его импульсом был рывок к обрыву, чтобы увидеть, что со мной произошло, но его порыв был сдержан моими спутниками. Трещина была из тех, что расширялась вглубь. Сдерживавшая меня веревка придала мне сил сразу же упереться ногами на полочке с одной стороны и спиной – с другой. Положение было более нелепым, чем неудобным. Руки мои были в карманах, а ледоруб под мышкой. Благодаря прочности веревки и узкому пространству нелегко было воспользоваться ледорубом без опасения уронить его в безвестную глубь подо мной.
Когда я попытался подняться на руках, снежная корка под ними лопнула, и нам всем стоило больших усилий, прежде чем меня вытащили и благополучно поставили на ноги.
Крутизна склонов увеличивалась, холод усиливался, а ветер становился невыносимым, отчего вид у всех был далек от веселого. Утренняя звезда своим странным сиянием и ярким восхождением вызвала в нас восторг на какое-то время. Она предвещала пламенную зарю, которая заставила одного из нас воскликнуть: «Восходит солнце!». Оно взошло внезапным блеском из тумана и вспышек молний, играющих в облаках, которые лежали перед нами и вдали заполоняли степь. Шок был моментальный, но вскоре сменился состоянием ледяного отчаяния, которое не убавилось из-за дезертирства Павла. Он продрог от сильного холода, повернулся и пустился вниз по нашим следам. Час за часом мы шли без привала, надеясь, что солнце принесет с собой тепло.
Рассвет с высоты Монблана – картина неземной красоты: словами передать это невозможно, они создают лишь слабое впечатление. Вдруг восточные гребни гор воспламенились и впервые предупредили нас быть начеку: минуту спустя снег, на котором мы стояли, трещины под нами и вся атмосфера покрылись розоватым оттенком. Облако на вершине, тронутое рассветом, из черного превратилось в серое, а теперь, охваченное вспыхнувшей зарей, вдруг рассеялось, словно привидение, знающее свое время. Когда оттенки начали увядать, солнечный диск взошел на востоке и залил нас потоком золотистых лучей, которые вскоре поглотились дневным светом. Но тепло все еще не ощущалось. Это был серьезный вопрос: сможем ли мы идти дальше? К 7:30 мы были на высоте 16 000 футов и дошли до скал, торчавших у вершины. Ища в них укрытия, мы встали, дрожа, постукивая ногами о камни, похрустывая пальцами, чтобы, если это возможно, предохранить их от морозного покалывания. Едва слышимыми голосами, под зубную дробь, мы решали: возвращаться или же идти дальше. С одной стороны, ветер не утихал, и риск перемерзнуть становился серьезным. Таккер и Франсуа уже не ощущали пальцев. Мои пальцы ног были в том же состоянии. С другой стороны, камни под ногами менее охлаждали ноги, и скалы позволяли укрыться от ветра. Оглянувшись, к нашему удивлению, мы увидели двоих носильщиков [38] : они быстро поднимались по нашим следам. Мы уже было решили возвращаться, когда они подошли к нам. Им было вполне уютно в их бурках, и холод их совершенно не беспокоил. Третий, который пошел с ними, как и Павел, вернулся.
38
Имя одного из этих носильщиков хорошо известно. О нем рассказывает С. Голубев в своей публикации «Пешком из Пятигорска на Эльбрус и через Нахар в Сухум» (Ежегодник Русского горного общества. 1909. М., 1913. Вып. 9. С. 43): «Пришел князь Урусбиев и начал ободрять меня, говоря, что не надо падать духом, хотя сам и сомневался в том, что мы достигнем вершины. Он передавал, что даже легендарный охотник, Ахия, который лазил по скалам лучше всякой серны и, убив на своем веку 1800 туров, один из самых выносливейших горцев, после восхождения с Фрешфильдом потерял здоровье на всю жизнь».
Я сказал: «Если хоть один из носильщиков пойдет дальше, то и я пойду с ним». – «Если хоть один пойдет, пойдут все», – добавил Мур. Решение было принято, и мы вновь обернулись к горе.
С этого времени холод, хоть и жестокий, не причинял боль. То тут то там большие выступы выдавались над поверхностью. Долгое восхождение облегчалось камнями мелкой фракции и привело нас к подножию низких скал.
Чтобы пройти по ним, нужно было вырубить несколько ступенек, и это была единственная трудность, которую пришлось преодолеть на этой горе. Поднявшись к тому, что долго было для нас линией небосвода, мы увидели еще больше скал над собой. Вместо желаемого успеха мы ощущали сомнения. Однако мы пошли дальше, делая несколько коротких привалов.