Кавказская слава
Шрифт:
Абдул-бек присел и протянул руки к пламени:
— Милость Аллаха не обходит тех, кто храбр и настойчив. Но иногда она изливается слишком поздно.
Счастливый отец рассмеялся:
— Твой язык, мой друг, острей твоей шашки! Хорошо бы тебя не услышал кадий. Да, три дочери выросли в моем доме. Но теперь в нем будет кричать и мальчик. Окажи мне честь, Абдул-бек, посети мой дом в эту счастливую ночь.
— Не заявились бы в эту ночь к нам и незваные гости.
— Гони черные мысли, Абдул-бек, гони их подальше! — крикнул сверху Ильяс. — Русские дрожат в своих шалашах из легкого полотна и думают только о том, как убраться подальше от наших кинжалов. Или ты не
— Что же он не остался в Дженгутае? Почему не повернул в Парас-аул?
— Как остановить катящийся с горы камень? Пусть он сам доберется до ровного места и растеряет желание двигаться. Они взяли разбег от моря, они дошли до высоких гор и теперь готовы покатиться обратно.
Абдул-бек взял ружье с колен и поднялся:
— Я пойду с тобой, Шагабутдин. Мы будем праздновать рождение твоего сына. Но своих людей я оставлю здесь. Тагир!.. Смотри и слушай! Может быть, мы успеем вернуться, — добавил он, понизив голос так, чтобы разобрали только они вдвоем…
В кунацкой горела печка, женщины подождали, пока мужчины сядут, проверили, перед каждым ли гостем поставлена миска, подложили еще кизяка и вышли. Главой застолья выбрали веселого и говорливого Ильяса. Он сложил лепешки стопкой, разорвал на четыре части и раздал каждому. Потом взял медную чашу с брагой:
— Я буду говорить первым. Как сосед Шагабутдина, как сын брата его отца, как человек, которому вы доверили вести вас по дороге веселья.
— Только не уводи нас чересчур далеко, чтобы мы успели вернуться назад к утру, — заметил Абдул-бек, сидевший слева от Шагабутдина.
— Тому, кто опасается заблудиться на ровной дороге пиршества, лучше забрасывать за спину кусочки хинкали. Но я буду говорить о нашем друге Шагабутдине. Мы вместе росли, вместе учились всему, что должен уметь мужчина, — скакать на коне, стрелять, держать кинжал, шашку, топор, холостить быков, стричь баранов, бороться, подниматься на отвесные скалы, обращаться к старшим и женщинам… Везде Шугабутдин был первым среди ровесников. И сколько раз он водил нас за перевалы в гости к шамхалу и богатым купцам Гянджи! Потому, думаю, Аллах так долго и не давал ему сына. Если бы мальчик хотя бы вполовину походил на отца, как могли бы уместиться в одной сакле два таких славных богатыря. Но сейчас, когда мы уже переходим за перевал нашей жизни, нам нужна опора в жизни, нам нужен продолжатель нашего рода. Пусть этот мальчик будет силен и славен. Я не говорю, пусть будет богат. Когда у мужчины крепкие руки, зоркие глаза и храброе сердце, в его доме всегда будет достаток. Может быть, я и доживу до тех лет, когда уже сын Шагабутдина поведет джигитов аула в гости к жителям страны Цор [46] . Пусть будет!..
46
Так горцы называли Грузию.
Они выпили и снова наполнили чаши, они снова поздравили Шагабутдина и опять разлили брагу по чарам. Они ели, они пили, они говорили, радуясь новому джигиту аула, обещая ему жизнь, если не долгую, то во всяком случае славную.
— Если бы он родился вместо моей старшей дочери, сейчас бы мы вместе стояли у завалов, ожидая прихода русских. А так он будет моложе моего внука.
— Не печалься, друг, — крикнул захмелевший Ильяс. — К чему торопить годы. Аллах знает, когда ожидать нам то или иное. А быстрые реки, Шагабутдин, никогда не достигнут моря.
— Но известно было еще старикам — не спеши говорить, спеши делать.
— Поспорили заяц и черепаха — кто быстрее добежит до холма. Заяц не торопился, зная, что в любой момент обгонит соперника. А черепаха не думала, просто ползла без отдыха. И она приползла к холму первой.
Ильяс поставил кувшин и взглянул через стол:
— Странные слова ты сказал, Абдул-бек. Их можно услышать и так и эдак. Их можно вывернуть наизнанку, как шубу зимой, и они все равно окажутся правдой.
— Разве истина греет человека подобно шубе? — усмехнулся Абдул-бек. — Я слышал, что она режет человека подобно острому лезвию.
— Если только его не выковал кубачинец [47] ! — Шагабутдин увидел, как два его друга сцепились взглядами, и решил шуткой разрядить давний спор:
— Зачем нам эти потомки ференгов [48] . Пусть их шашкам радуются лентяи. Моя гурда [49] лежит в деревянных ножнах, но…
47
Изделия жителей аула Кубачи славились своей красотой, но надежными не были.
48
Ференги — европейцы. Есть мнение, что оружейники из Кубачи — потомки мастеров, приехавших в Дагестан из Европы.
49
Шашка отличной стали, изготовленная кавказскими оружейниками. Клеймо — два полумесяца, обращенные рогами в разные стороны.
— Я уже слышал историю о двух отрубленных головах, — учтиво, но резко оборвал тамаду Абдул-бек.
— Две? Неужели там было лишь две? Мне помнится, что лезвие прошло через три шеи, а мне казалось, что оно свистело по воздуху.
— Я был там, — сказал Шагабутдин. — Я видел этот удар и помню, что на землю упало разом четыре головы.
— Да, четыре! — Глаза Ильяса оставили Абдул-бека и обратились словно бы внутрь. — Конечно, четыре! Четырех пленников мы не довели тогда в Эндери. Но я выиграл этот спор и не жалею об утраченном золоте. Не может человек удержать в одной руке два арбуза. Либо ты мужчина, либо купец.
Абдул-бек повернулся к Шагабутдину:
— Каждый думает о своем, говорят лакцы, но мельник лишь о воде.
— Он хорошо сражается, однако рассказывать любит не меньше. Но какая же вода подтачивает твою душу, мой друг?
Абдул-бек помолчал, не решаясь сразу высказать, что просилось на язык с того момента, когда он узнал о рождении сына Шагабутдина.
— Не дожидайся рассвета, увези семью из аула.
Шагабутдин придвинулся ближе и понизил голос почти до шепота:
— Ты думаешь, русские перейдут мост?
Хмельной Ильяс еще не потерял слух и подхватил последнее слово:
— Мост! Мост! Русские бросятся на мост, и он поведет их прямо в руки ангелов смерти! Азраил уже стоит там с кривым мечом! Да, Шагабутдин, увози семью из аула, потому что после завтрашней битвы неделю, месяц женщины не смогут набирать воду в реке. Манас станет красным от русской крови!
Шагабутдин подождал, когда он закончит, и, пока остальные гости кунацкой кричали, поднимая чаши с бузой и брагой, продолжал тревожно выспрашивать Абдул-бека: