Кавказская война
Шрифт:
Утверждение это, несомненное в моих глазах, привело к недоразумениям. Мне замечали, что, кроме восточного вопроса, никакой другой не может возбудить против нас коалицию, потому что польское дело не представляет для Европы существенной важности; что восточный вопрос, как показывают факты, не поведет к столкновению на западной границе; что союзники 1854 года не предприняли сухопутной войны вследствие того, что Англия не хотела из-за восточных дел переделывать европейскую карту, чего надо ждать и в будущем, и т. д.
На такие замечания можно было бы отвечать в коротких словах: 1) Коалиция против нас вне восточного вопроса до такой степени возможна, что в 1863 году, когда Наполеон хлопотал в Вене о наступательном союзе, коалиция чуть было не состоялась. Австрия колебалась несколько дней, и если бы тогдашнее ее правительство было немного решительнее (в доброй воле у него не было недостатка), то против нас образовался бы грозный союз из Франции, Австрии и Италии, в обход мало тогда значившей и еще не уверенной в себе Пруссии, без помина о восточных делах. Всякое волнение Польши грозило и будет грозить нам той же опасностью [118] . 2) Англия точно не желала связывать польский вопрос с восточным, но не до такой степени, чтобы признать себя побежденной и отказаться от своих требований на востоке для избежания его. Обратить же морскую войну в сухопутную зависело не от западных держав, а от Австрии, которая одна могла открыть союзникам доступ к нашей западной границе. 3) Сухопутная война не вспыхнула по восточному вопросу
118
Война 1870 года значительно изменила показанную здесь обстановку, но по большей части не в нашу пользу. Союз Австрии с Францией может замениться теперь союзом Германии с Австрией, гораздо более сосредоточенным и владеющим несравненно большими средствами для возмущения спокойствия нашей западной окраины. Правда, такой союз имел бы у себя в тылу Францию; но ведь и возможный прежде союз австро-французский имел бы во фланге Пруссию; однако ж тогдашние противники наши не останавливались перед этим соображением. В Польше ныне уже не опасны волнения самородные, но волнения навеянные гораздо осуществимее, чем прежде, по близости поддержки. Сущность нашего международного положения в этом отношении не изменилась, но вероятная опасность, хотя не столь внезапная, какой она могла оказаться до войны 1870 года, возросла еще на несколько процентов.
119
Ультиматум Австрии 1854 года был предъявлен России в ходе Восточной войны. Россия в 1853 году оккупировала Молдавию и Валахию (право на такую оккупацию по решению российского правительства было предоставлено Российской империи по Адрианопольскому мирному договору с Турцией в 1829 году и подтверждено Ункиар-Искелесийским договором 1833 года). После высадки союзников в Крыму Австрия предъявила России ультиматум, которым потребовала очищения Дунайских княжеств, угрожая военными действиями. Россия, скованная боевыми действиями в Крыму, под угрозой образования общеевропейской коалиции против нее была вынуждена принять условия ультиматума.
120
Под «последней войной» автор подразумевает последнюю войну с державами Запада, т. е. Крымскую (Восточную) 1853–1856 годов.
Я не могу вдаваться в подробности и потому не представляю никакого нового факта; но укажу то соотношение между фактами, из которого истекает мой взгляд.
Сосредоточимся на восточном вопросе. Он действительно самый существенный для нас, потому что один только постоянно грозит нам враждебной коалицией. Как во время сильной эпидемии все болезни носят на себе ее оттенок, так и по восточному вопросу: покуда он стоит неразрешенный, все причины столкновения России с Западом вытекают из него или в него втекают; он служит им общей связью [121] . Согласиться в истинном значении восточного вопроса и в определении коренного препятствия, не допускающего до сих пор разрешения его в русском, т. е. справедливом смысле, которого жаждет все население Балканского полуострова, — значит согласиться насчет сущности военно-политического положения России — стало быть, и важности для нас того или другого основания военных действий.
121
Так было до 1870 года. Теперь же поводы к столкновению могут возникнуть еще скорее из случайных или систематически подготовленных событий средней Европы, чем из восточного вопроса. Вместо одной опасной случайности перед нами стоят две. Вот в чем наше положение ухудшилось.
Собственно говоря, недоразумение происходит от различия понятий насчет пределов вопроса.
Пределы эти чрезвычайно раздвинулись в текущее столетие. От прежнего восточного вопроса осталось одно название; все прочее — сущность и размеры — стали иными. Можно проследить с чрезвычайной точностью внутренний рост вопроса по отношениям, в какие постепенно становилась к нам Австрия при каждой из наших турецких войн. Никакой барометр не показывает так верно погоду, как степень неприязни Австрии к нам — состояние восточного вопроса, потому что для нее этот вопрос не политический, как для Франции и Англии, а свой, жизненный, в такой же мере, как для нас — только в обратном смысле.
В 1786 году был заключен союз между Екатериной II и Иосифом II для завоевания, раздела и перерождения европейской Турции. В этом союзе выразилась в последний раз мысль, триста лет занимавшая Европу, об изгнании неверных варваров из ее пределов, — разумеется, с приманкой личных интересов. Единоверие наше с балканскими народами значило тогда много для турецких раиев [122] и мало для Европы; единокровие наше с ними не имело значения ни для кого: стремления к народности еще не существовало. Мы отдавали Австрии гуртом православных славян Сербии и Боснии, она обещала за то помогать нам в восстановлении Византийской империи; о другом преемнике для Турции еще никому не думалось. Славян делили, как товар, между немцами и греками. На таких основаниях Австрия могла быть заодно с нами.
122
Райя (реайя) — общеупотребительное в Оттоманской империи наименование немусульманского населения, не имевшего никаких политических, социальных и даже четко фиксированных имущественных прав.
В 1807 году она смотрела на дело уже другими глазами, вследствие нежданного и успешного восстания сербов [123] . Могло ли государство, населенное 19 миллионами порабощенных славян, видеть равнодушно этих новых турецких наследников, и где же? — вдоль границы Кроации [124] и Воеводины. В действиях Австрии выказался тогда же новый план политики по восточному вопросу, которому с тех пор она следовала неуклонно. Венский кабинет употребил в ту пору все зависящие от него средства, чтобы разорвать союз Франции с Россией, грозивший ему одной только, но для него невыносимой опасностью — уступками со стороны Франции по восточному вопросу. Для избежания подобной сделки, более чем для чего-либо другого, Австрия сначала бросилась в войну с Наполеоном, потом отдала за него свою эрцгерцогиню и пошла к нему в союз.
123
Автор упоминает восстание сербов в 1807–1812 годах под руководством Карагеоргия, в результате которого (при поддержке России) возникло автономное Сербское княжество, официально являвшееся вассальным по отношению к Оттоманской империи.
124
Кроация — вестернизированное название Хорватии (соотв. хорват — кроат).
Она не успела, однако же, помешать освобождению Сербии. Император Александр, не находившийся еще под
125
«Великая идея» («великий план») — обычное в то время наименование для вынашиваемой политической и общественной верхушкой молодого Греческого государства концепции восстановления Византийской империи (упоминается в тексте также под названием «Восточной империи»).
126
В 1828 году Николай 1 объявил войну Турции и приказал русской армии перейти Дунай. Одним из результатов этой войны было признание Оттоманской империей независимости Греции.
С тех пор действительность уяснялась с каждым днем. Задолго до восточной войны Европа, с голоса Австрии, кричала о панславизме. События 1848 года, выказавшие живучесть австрославянских населений [127] , не могли, конечно, задобрить владычествующие классы и племена австрийской империи к славянским населениям Турции. Тайные переговоры, предшествовавшие восточной войне, до сих пор малоизвестны [128] . Несомненно, однако же, что Австрия пугливо старалась уладить раздор 1853 года [129] , пока не уверилась в готовности Франции рискнуть войной и стала раздувать его, когда приобрела эту уверенность. Возможно ли допустить, чтобы вновь импровизованный император французов, только что поднявший опасное для Европы знамя Бонапартов, позволил себе хотя первые угрожающие демонстрации, возжигавшие понемногу войну, которой никому не хотелось, не зная положительно, что Австрия с ним, т. е. что на него не обрушится Священный союз? По наружности союз этот был скреплен между Россией и Австрией почти в прежнем смысле; Пруссия, хотя недовольная событиями 1851 года [130] , не поколебалась бы, без сомнения, между своими старыми союзницами и бонапартовской Францией; если бы наружность оказалась действительностью, французам, вместо Крыма, пришлось бы отбиваться в Шампании. В завоевательные замыслы России никто не верил, а потому при единодушии северных держав невозможно было рассчитывать на Англию. Если бы бывший Священный союз заговорил громко в ту пору, на что он имел полное право, зная невинность России во возводимых на нее коварствах, Англия отступила бы мгновенно, предоставляя минутному союзнику разделываться, как сам знает. Без заручки с самого начала в противоположном лагере, французские демонстрации 1853 года были бы безумным риском. Нельзя сомневаться поэтому, что нравственной зачинщицей коалиции 1854 года была Австрия, а не Франция, несмотря на обманчивую постановку фактов, Австрия, конечно, находила выгодным загребать жар чужими руками; но она же развязала руки союзникам, потребовав отступления русской армии за Прут и заслонив от нас Турцию своими войсками; она же в последнюю минуту решила дело, положив на весы тяжесть своей трехсоттысячной армии; она же была несговорчивее всех при заключении мира.
127
В 1848–1849 годах Венгрия восстала против Австрии и вела с Австрийской империей войну, перелом в которой в пользу Австрии произошел только со вступлением в войну Российской империи. В этой войне славянские народы, проживавшие в административных границах Венгрии (хорваты, далматинцы, часть сербов, словенцы, словаки), традиционно угнетаемые мадьярами, выставили по своей инициативе многочисленные добровольческие формирования, сражавшиеся против войск мадьярского повстанческого националистического правительства.
128
Кроме переговоров с Англией, которой не принадлежит почин этого делать.
129
Имеется в виду спор о покровительстве над иерусалимскими святыми местами, ставший поводом к Восточной войне 1853–1856 годах. В этом споре Австрия занимала сторону католической церкви, главную поддержку притязаниям которой оказывала Франция.
130
В 1850 году Пруссия попыталась создать параллельный высшему органу Германского союза Франкфуртскому сейму общегерманский парламент в Эрфурте. В результате отношения между Австрией, председательствовавшей во Франкфуртском сейме, и Пруссией обострились настолько, что дело дошло почти до войны, но Пруссия в последний момент отступила и распустила Эрфуртский парламент.
Совершенно ясно, почему Австрия медлила окончательным решением в прошлую войну, вследствие чего действия разыгрались в Крыму, а не на Висле. Во-первых, Австрия была тогда еще исторической монархией Габсбургов, мы были нужны ей для ее германских и итальянских интересов; она не хотела торопить окончательный разрыв с Россией, надеясь достигнуть своих целей одним вооруженным нейтралитетом, в чем и успела [131] . Во-вторых, в 1853–1856 годах не было и помину о решении восточного вопроса, разве только в стихах Хомякова; спор шел о второстепенных подробностях. Этого, однако же, было достаточно, чтобы Австрия стала во враждебное положение, несмотря на опасность потерять столь нужную для нее поддержку России в других делах, ныне уже ее не связывающих. Что же было бы, если бы теперь дошло до окончательного решения восточного вопроса?
131
Первая австрийская депеша русскому кабинету по заключении парижского мира содержала приглашение обратить внимание на смутное положение итальянских дел.
Позволительно ошибаться одинаковым образом не более двух раз: два раза равняются несомненному опыту; а с тех пор, как Австрия уразумела впервые сущность восточного вопроса и приняла в отношении к нему твердо определенную систему политики, мы уже два раза испытали невозможность не только порешить, но даже сколько-нибудь улучшить дела Балканского полуострова помимо ее. В 1829 году наша армия дошла до Мраморного моря, но только на честном слове ограничиться при мире одними греческими делами в заранее очерченном круге (мы не могли освободить Кандию [132] , хотя стояли под Константинополем). В 1854 году мы вовсе не могли идти вперед. Оба раза препятствие было у нас не с лица, но с тыла.
132
Кандия — старинное название о-ва Крит.