Кайноzой
Шрифт:
Мы с Александрой уже выходили из вагона, когда кто-то из компании меня окликнул:
– Много там восстало-то?
– Да уже почти все! – ответил я.
– Так не бывает!
– Знаю, – согласился я.
Мы прошли тамбур и оказались в моём шестом вагоне.
И здесь всё было тихо. Нормальной живой тишиной, а не той, что царила в восьмом вагоне.
Хотя, конечно, это я уже придумываю.
– Всё в порядке, – сказал я. – Идите к семье, товарищ Александра. Вы молодец, восхищён вашей выдержкой.
Она
– А вы здесь едете?
– Да. Второе купе. Извините, внутрь не приглашаю, – я поднял руку и постучал по двери.
– Ничего, – сказала Александра, пристально глядя мне в глаза. Казалось, что она хочет что-то сказать.
Ну, или страстно поцеловать меня – несмотря на мужа и дочь в соседнем вагоне.
Я был бы совсем не против – Александра была очень красивая женщина. Поцелуй за спасение – это ведь романтика, а не измена. Даже её муж должен был бы согласиться, если уж по-честному!
– Граждане, немедленно вернитесь в свои купе, закройте двери, открывайте только официальным представителям РЖД! – гаркнул вдруг под ухом проводник, вышедший из своего купе. Одной рукой проводник заправлял в штаны мятую рубашку, в другой крепко сжимал дешёвое табельное мачете. – У нас… э… технические проблемы… Откуда у вас мачете, гражданин?
– Он его украл, – усмехнулась Александра. Протянула проводнику нож. – Отдайте потом бармену Володе, ладно?
И она пошла по коридору – плавной, манящей походкой. В коротком платье она выглядела ещё лучше.
– Не мог на минуту позже выйти, а? – спросил я проводника, глядя вслед Александре.
– Откуда у вас мачете? – всё настаивал тот на своём.
Я достал и предъявил ему удостоверение:
– Мачете служебное. Идите, обеспечьте изоляцию восьмого вагона с нашей стороны.
– Там всё плохо? – спросил проводник с пониманием.
– Там ещё хуже, – ответил я. Снова постучал в дверь.
Замок щёлкнул, и Найд открыл дверь. Был он в одних трусах, сонный и недовольный.
– Ну па… – начал он. Потом удивлённо посмотрел на оружие в моих руках и в руках проводника. Сон с него тут же слетел. – Что случилось?
– Да обычное взрослое занятие, ножичками меряемся, – сказал я. – Спорим о лучших сортах стали и методах заточки лезвия.
– Папа!
Я кивнул проводнику, вошёл в купе, закрыл дверь. Сел на койку. Спрятал мачете в ножны.
– Что случилось? – спросил Найд, переминаясь с ноги на ногу.
– Ну, – я откашлялся. – Во-первых – я навсегда запрещаю тебе есть шаурму на вокзалах. Поверь, сын, оно того не стоит.
Найд сел напротив, потёр кулаками глаза. Сказал:
– Хорошо. Понял. А шаверму – можно?
– Питерскую, вегетарианскую? Из тушёной капусты с морковкой? Можно.
– Что случилось, пап? – Найд посмотрел мне в глаза.
Я вздохнул.
– Сашка,
– Весь вагон? – тихо спросил Найд.
Я кивнул.
– Ты всех убил? – уточнил Найд.
Я вздрогнул.
– С ума сошёл? Нет, конечно. Одного, увы, пришлось. Вагон изолировали. Надо бы кваzи подтянуть, но в принципе опасности нет. Вагонные двери им не выбить.
– Кваzи не любят ездить ночными поездами, – сказал Найд. – Считают это пустой тратой времени. Я… мы… ехали утренним экспрессом.
– Ну, кто-то найдётся, – сказал я. – В общем, ты не волнуйся. Ложись спать.
– Ты же спать не будешь?
Я покачал головой.
– Тогда я тоже, – решил Найд.
– Как хочешь. Но не спать будешь лёжа и под одеялом.
Найд хмуро посмотрел на меня, но всё-таки забрался под одеяло, лёг, глядя на меня. Я пригасил свет, облокотился на столик, глядя в окно.
И впрямь – тьма, пустота, холод. Весна выдалась ранняя, но холодная. И где-то там бродят, добывая себе пропитание, восставшие…
– Я не знаю, хочу ли в Питер, – тихо сказал Найд.
– Сам напросился, Саша. А мог остаться с Настей…
– Нет.
– Или с Маркиным. У него сын – твой ровесник…
– Можно я подумаю? – сонно спросил Найд. – Остаться у чужих людей в Москве и целый месяц ходить в чужую школу. Или поехать в Питер и целый месяц не ходить в школу… Я подумал! Всё-таки лучше в Питер.
Найд уснул через пару минут.
Ещё через четверть часа я тихонько вышел из купе. Зашёл в туалет и вымыл мачете. Потом прогулялся в сторону мёртвого вагона, убедился, что двери туда перекрыты, в тамбуре дежурят проводник, пара крепких мужиков и женщина-кваzи – нашли всё-таки одну. Со стороны вагона-ресторана, как отчитался проводник, тоже всё было надёжно перекрыто и охрана выставлена.
И, как ни странно, меня это успокоило. Настолько хорошо, что, вернувшись в купе, я запер дверь, разделся, лёг и мгновенно уснул.
Я позвонил в дверь ещё раз. Как будто наклеенной на дверь пластиковой ленты с надписью «опечатано» мне было мало. Постоял, глядя на номер квартиры, – винтики, которыми были прикручены латунные цифры, ослабли. Захотелось достать отвёртку и подкрутить. Только зачем?
Тихонько приоткрылась соседняя дверь. Выглянула соседка, я её немного знал. Однажды она застала нас с Олей целующимися в подъезде – и посмотрела столь сурово, с таким неодобрением, будто Ольге было не двадцать лет без малого. Мы тогда не выдержали, захохотали, а Ольга сквозь смех сказала: «Добрый вечер, Марья Захаровна!»