Кайтусь-чародей
Шрифт:
Нет, Кайтусь не станет возвращаться к Зосе. Стыдно ему. Да и сил нет. Бредёт Кайтусь, сам не зная, куда и зачем.
Вспоминает старика с вязанкой хвороста, вспоминает пастуха и школьника, который кормил его в вагоне, вспоминает лесника и девушку. Вспоминает тех, кто помог, и тех, кто обидел. Вздыхает. И тут он почуял знакомый запах. Поднял голову. А, так он возле своей школы…
Лёг Кайтусь в арке дома на другой стороне улицы, положил голову на лапы и смотрит в окна.
Ждёт. Собачья жизнь научила его терпению.
Он
Ждёт. Дремлет. Кто погладит его, кто толкнёт. Кто ласковое слово скажет, а кто буркнет, что вот, мол, лежит псина, проходить мешает. И вот вышла воспитательница.
Кайтусь по пятам за ней.
Оглянулась она. Он остановился. Пошла дальше, вошла в магазин. Кайтусь сидит и ждёт.
Заметила она его только у своих дверей.
— Ты ко мне? Ну, входи, раз пришёл.
Отнеслась она к нему, будто он не собака, а её ученик;
Кайтусь вошёл, осматривается в бедной комнатке.
«Почему я всегда думал, что учителя — это богачи и богачки?»
А она словно угадала его мысли.
— Да, бедно у меня. Что поделать, на учительских хлебах не разжиреешь.
Поели они.
— Да, собачка. Я-то думала, будет всё не так. Обольщалась, что дети будут дружны со мной, будут мне помогать. Что поделать, они ведь не понимают. Я не могу так, как хочу я и хотят они. Мне не разрешают. Директор следит, инспектор проверяет. Говорят, что у меня на уроках шумно, что плохие успехи в учёбе. Слушаются тех, кто умеет наказывать, а я хочу по-доброму, лаской.
Кайтусь увидел розу, которую когда-то подарил ей. Страшно давно это было. Роза увяла, но всё равно стоит в вазе — учительница сохранила её на память.
— Да, собаченька. Мне хотелось заниматься с детьми, быть учительницей, но сейчас я просто тяну лямку. Теперь я радуюсь воскресеньям и праздникам и не скучаю по школе. Что толку, что я стараюсь, если дети не хотят? Антося вот жалко, я любила его, очень хотела ему помочь, чтобы он исправился. Но человека трудно переделать. Вот так-то, псина. Раньше я была весёлая, а теперь грустно мне.
Прижала она голову Кайтуся к груди, и он понял, что она плачет.
А есть такой старинный закон чернокнижников, который гласит: «Если человек, превращённый в животное, выпьет человеческую слезу горькой обиды на людей, он вновь обретёт человеческий облик».
Так велит старинный закон 1233 года, которому уже семьсот лет.
Глава 20
Кайтусь превратился в вербу. В дальних странах. На морском дне. На полюсе. Будь дисциплинированным
Старинный закон гласит:
«Если человек, прекращённый в животное, выпьет человеческую слезу горькой обиды ни людей, он вновь обретёт человеческий облик».
И вот когда учительница прижала к груди голову Кайтуся и заплакала, он поймал языком жаркую, горькую слезу обиды на детей.
Он тут же почувствовал, как выгибаются и меняются его кости, как вытягиваются жилы, по-другому бьётся сердце и дышат лёгкие, разрывается шкура.
Сжался он, рванулся, вырвался — прыгнул к двери, толкнул её лапой и выскочил на площадку.
Стремительно сбежал по лестнице и спрятался за заборами.
И свершилось превращение.
Стоит Кайтусь, пошатываясь, — уже человек, а став человеком, он обрёл чародейскую силу.
Первым делом он утолил голод.
Затем добыл шапку-невидимку.
А потом, исполненный тревоги, захотел узнать судьбу Зоси.
«Хочу, желаю, повелеваю…»
И уже перед ним необыкновенный посланец феи.
Из-за забора выглянул настоящий гном, неловко вскарабкался на доску и, потрясая седой бородою, сообщил:
— Зося, о великий кудесник, ждёт спасения.
— Почему ты называешь меня кудесником?
— Потому что не для себя ты всё делаешь.
— Не понимаю тебя.
— Поймёшь после суда.
Ах, да. Ему же предстоит суд.
Кайтусь уже позабыл о нём. Его и Зосю ожидает суд повелителей чернокнижников.
Нет. Зося на суд не пойдёт.
— Я один буду отвечать.
И тут же Кайтусь произнёс четвёртое повеление:
— В Затишье. В сапогах-скороходах.
Только произнёс, как Варшава исчезла из глаз.
Вмиг проделал он тот путь, который недавно потребовал от него стольких усилий.
Стоит Кайтусь возле знакомого дома. Смотрит.
В кресле сидит Зосина мама, держит в руках газету, но не читает, глядит куда-то вдаль.
А на коленях у неё Зося — беспокойно принюхивается и стрижёт ушами.
Она почуяла Кайтуся.
— Ступай, собачка, побегай, — говорит ей мама и открывает дверь.
— Я здесь, — говорит взволнованный Кайтусь.
— Знаю, — отвечает Зося. Это я, Кайтусь.
— Я узнала тебя.
Идут они — Кайтусь человеческим шагом, Зося, семеня на собачьих лапках. Прошли через сад, вышли за калитку — по полевой тропинке до леса.
Оглядываются: нет ли вокруг кого. Снял Кайтусь шапку-невидимку.
— Антось, как это произошло?
Кайтусь впился в Зосю взглядом, очистил мысль и лёгкие лесным воздухом, троекратно глубоко вздохнул, скрестил на груди руки.
И дважды произнёс — медленно, раздельно, торжественно:
— Тайным могуществом и чародейской властью избавляю тебя, фея, заклятая злой волей, на веки вечные постановляю и избавляю от вызова в суд. Я один и только я буду отвечать перед враждебной силой и властью. Неодолимым высочайшим велением своим дарую тебе свободу и возможность навсегда оставаться рядом с твоей мамой. Никакие чёрные заклятья и мстительные чары не в силах нарушить моей воли, моего установления, моего повеления.