Казачий дух
Шрифт:
— Всех порубили? — повернулся к нему Панкрат.
— Около сотни горцев оставили в живых, из тех, кто сложил оружие и добровольно вызвался показать хаты своих мюридов, — дядюка Савелий обернулся назад и подозвал к себе терца, ведущего на поводу лошадь, навьюченную поклажей. Когда тот приблизился, с гордостью вскинул подбородок. — Гляди, что мы в сакле у имама Шамиля раскопали.
Он протянул руку и отбросил с поклажи иранский ковер, взорам окружающих открылся дубовый сундук, окованный медными пластинами. Сотник вместе с верховым поднял крышку и заставил своего коня отступить назад. Из глубины короба полыхнуло золотое сияние, простреленное во всех направлениях разноцветными искрами. Казалось, это разверз нутро колодезь, доверху наполненный драгоценностями. Искры осыпали станичников, окруживших сундук, с ног до головы, они взлетали вверх и опадали вниз, смешиваясь с искрами на поверхности молочного моря, они фонтанировали, разгораясь все ярче в лучах солнца, достигшего зенита. Терцы невольно разразились восторженными восклицаниями, редко кому из них приходилось любоваться подобными сокровищами. Лишь Панкрат едва уловимо улыбнулся, он отвел взгляд от сундука и с надеждой обратился к сотнику Савелию:
— О Павлушке с Марьюшкой узнать ничего не удалось?
Дядюка Савелий захлопнул короб и только после этого ответил:
— Никто ничего не знает, Панкрат, — он поправил папаху и подмигнул. — Но надежды терять не следует, теперь у нас и пленные есть, и драгоценностей немеряно. У Никиты Хабарова еще парочка таких кладов.
— Все будет в порядке, Панкрат, — подтвердил атаман ищерцев. — Даст Бог разберемся и с этим делом, было бы на то наше желание.
В этот момент со стороны тропы, уходящей в туман, донеслись приглушенные выстрелы. Они повторились еще раз и еще. Терцы перекинули ружья на грудь, навели дула на дорогу. Наконец откуда-то снизу послышался топот копыт, из тумана выпрыгнули Буалок, за ним Надымка и наконец Петрашка. У Надымки по щеке растекалась струйка крови.
— Ненька Панкрат, абреков нам не догнать, — подъехал он к атаману. — Тропа узкая, она петляет по самому краю пропасти и нужно растягиваться в цепочку, чтобы по ней проехать.
— Мало того, за каждым поворотом Шамиль оставил засаду, — дополнил Петрашка рассказ Надымки. — Они спрятались за выступами и лупят по любой тени, которую приметят.
Буалок засунул нагайку за голенище ноговицы, затем забросил ружье за спину и только после этого высказал и свое мнение:
— Дело в том, что копыта лошадей подкованы, железо цокает по камню и звук опережает наше движение, — он запахнул полы черкески, не забыв поправить и шпагу. — Горцы сначала слышат этот звук, а уж потом видят тени. И начинают стрелять наугад.
— А вам и вовсе из-за этого тумана ничего не видно, — включился в разговор подъесаул Николка. — Мало того, абреки на этой тропе знают каждый поворот, вам же она не ведома.
Панкрат метнул недобрый взгляд в ту сторону, откуда вернулись разведчики и заставил кабардинца переступить ногами. Терцы терпеливо ждали его решения, они понимали, что атаман не сделает необдуманного поступка, потому что отвечает за их жизни. И когда полковник осадил своего коня назад, чтобы повернуть на дорогу, ведущую снова в аул, они приладили ружья за плечами и приготовились тронуться следом за ним.
— Еще свидимся. Если мы до логова Шамиля добрались, куда царским войскам хода нет, то до другого дома имама всех правоверных мусульман доберемся и подавно, — за всех пообещал Надымка, стройный как молодая раина и юркий как лесной хорек. — Хоть и закрыт он пока от нас вечными туманами.
Глава восьмая
Три коляски, запряженные гнедыми жеребцами терской породы, выстроились под раинами, окружавшими просторное даргановское подворье. Лошади отличались от своих сородичей тем, что были как один поджарыми, с высокими холками и с точеными ногами и мордами. Эксперимент по разведению новой породы начал еще Дарган Дарганов, хозяин усадьбы и родоначальник атаманского рода, убитый абреками во время похода на правый берег Терека для освобождения младшей своей дочери и маленького внука, угнанных чеченцами в плен. После окончания войны с французами он пригнал в станицу из дальних краев табун разномастных скакунов и принялся скрещивать их друг с другом, отбирая лучшие экземпляры. Поначалу дело продвигалось медленно, а потом пошло как по маслу. Терские скакуны на скачках в станице Пятигорской, в которой отдыхала столичная знать, начали занимать призовые места. Дело расширилось, оно обещало приносить хорошие доходы. К тому времени подросли трое сыновей, которые оказались хорошими помощниками. Они помогали отцу до тех пор, пока двое из них не отправились на учебу в Москву и Санкт-Петербург, столицы Российской империи, а старший не завел свою семью. Но и тогда эксперименты по селекции животных не останавливались, они продолжались до последнего момента, до тех пор, пока жизнь Даргана не оборвала пуля абрека. Они проводились и теперь под присмотром Панкрата, старшего сына атамана, заместившего убитого отца не только в хозяйственных делах, но и на атаманском посту. Но все сводилось пока к тому, чтобы поставлять изящных и выносливых скакунов по две по три особи на показательные соревнования в той же Пятигорской или в Кизляре. Столичные заправилы лишь приглядывались к новой породе лошадей, не слишком веря в их способности. Да и сам Панкрат был в постоянных разъездах, скоро и он стал надеяться, как когда-то отец на него, на своего старшего сына Александра. А тот из конюшен перестал вылезать.
Ворота были распахнуты настежь, в них то и дело входили семьями станичники, чтобы уже на подворье разделиться на две части — казаки в одну сторону, бабы с детьми в другую. Возле конюшни возились трое братьев Даргановых вместе с Буалком, они накидывали на строевых коней ременную упряжь и седла, готовясь отправиться в дальний путь. На ладных их телах сидели как влитые новые черкески с кинжалами на поясах и с шашками, пристегнутыми сбоку, на головах отливали черненым серебром смушковые папахи. На ногах были надеты мягкие ноговицы из телячьей кожи, сморщенные для форсу. Вокруг мужчин бегал Сашка, старший сын Панкрата, за ним торопился крестник Никитка Два сына дядюки Савелия, Чигирька и Тараска, уже сидели в седлах с ружьями, притороченными за спиной. Глаза обоих закрывали завитки бараньей шерсти от папах, надвинутых на лоб, а в руках они держали плетеные нагайки. Сам сотник Савелий, младший брат Даргана и дядя всем его детям, помогал выносить братьям из конюшни оснастку, он должен был остаться в станице, замещая своего племянника, атамана Стодеревского юрта. С крыльца за сборами наблюдали Аленушка, жена Панкрата, и сестра Аннушка, тоже одевшаяся в дорогу, а жены Захарки с Петрашкой — Ингрид и Сильвия — были в доме. Они под присмотром Софьюшки укладывали походные сумки, куда решили спрятать алмаз из короны короля Людовика Шестнадцатого, переданный еще Дарганом перед его гибелью своему зятю Буало, и кое-что из других драгоценностей. Остальные сокровища, в том числе кардинальскую цепь с медальоном и диадему, сделанную итальянцем Пазолини, молодые поклялись найти и передать народу Франции, которому они принадлежали по праву первонаследства На этом настояла Софьюшка, она же приняла клятвенные заверения своих детей с их избранниками, связавших друг друга семейными узами.
Погода стояла теплая, небо было чистым, солнце оторвалось от горизонта на половину своего пути к зениту. Заснеженные вершины гор, видневшиеся сквозь листву на алычевых с жерделовыми деревьях, искрились в голубой выси кусковым сахаром, облитым яичным белком. Оттуда несло холодом, хотя до заморозков было еще далеко. Еще висели на деревьях фрукты и краснели поздние ягоды на кустах малины, разросшейся вдоль плетня.
Наконец Панкрат отвел своего жеребца в сторону, осмотрел его на предмет готовности к путешествию и повернулся к братьям, тоже заканчивавшим сборы. Буалок по казачьи уперся ногой в брюхо своей лошади и накрепко затянул подпругу еще на один шаг, затем ловко примостил за седлом мохнатую бурку, сложенную в несколько раз. На разгоряченном работой его лице отражалось деловое спокойствие, и если бы не шпага, казалось, навечно присохшая к его левому боку, француза нельзя было бы отличить от матерого терца. Горный загар, покрывавший щеки и лоб кавалера, скрыл все национальные особенности.
— Панкрат, тут к тебе гонец от чеченцев, — крикнули из толпы казаков, стоявших посередине подворья. — Он говорит, что Руслан из тейпа Дакаевых лично хотел бы с тобой поговорить.
Братья как по команде повернулись на возглас и замерли в выжидательной позе, женщины, стоявшие на крыльце, прижали руки к груди. Атаман передал уздечку старшему своему сыну, неторопливой походкой направился к воротам, за которыми похлопывал скакуна по взмыленной холке посланец с враждебного правого берега Терека. Это был рослый джигит с бородой и усами, крашенными хной, черные глаза его нервно косили по сторонам. Весь он был похож на молодого бирюка, загнанного охотниками в западню. Такими же выглядели двое горцев, сопровождавших его, окруженные казаками с одного из кордонов, расположенных за станицей. Лица у терцов подергивались от едва сдерживаемого гнева, руки тянулись к рукояткам шашек. Они по прежнему стремились только к одному — отомстить чеченцам и дагестанцам за уведенных у их атамана в плен сына Павлушку и сестру Марьюшку. А так-же за своих отцов и братьев, погибших во время похода в аул Гуниб, в котором Шамиль приютил бешеных псов, кавказских мюридов, не устававших насылать на мирные станицы новые отряды разбойников.
— Салам алейкум, Панкрат, — завидев атамана, овладел собой горец, ожидавший каждую минуту, что казаки растерзают его на месте. Он отставил ногу и положил руку на рукоять кинжала. — Джигит Руслан, глава тейпа Дакаевых, шлет тебе привет.
— Салам, абрек, — неохотно отозвался полковник, и не думая по восточному осведомляться о здоровье и делах своего заклятого врага. — С чем прислал тебя к нам твой хозяин?
— Он мне не хозяин, — осклабился белыми зубами гонец. — Я такой же как и он, а наш тейп даже многочисленнее его тейпа.