КАЗАЧЬЯ ДОЛЯ. Первый чеченский след
Шрифт:
–Ну, давай, прощайся, – разрешил офицер.
Матвеев вышел из дома и с ехидной улыбкой посмотрел на новобранцев. Мы направились к нему. Поравнявшись, Богдан, смотря в упор в противное лицо, сказал:
–Слушай, скотина, если ты или твой выродок хотя бы посмотрите в сторону моей жены, я приду и убью вас обоих.
От таких слов барин побагровел от злости и, повернувшись к своим холуям, заорал так, что услышали не только они, но и весь двор:
–Высечь его.
Офицер подошел ближе, сказал:
–Это
–Офицер, вы угрожаете мне ? – растерянно спросил барин.
–Помилуйте, барин, я говорю про козлов, надеюсь, вы не один из них. А впредь запомни: мы своих солдат в обиду не даем. Ну, мы пошли, а ты думай здесь и не забывай того, что я тебе сказал.
Друзей провожала вся деревня до самых ее окраин. Отец Богдана шел рядом, давал наставления:
– Сынок, ты за жену не переживай, мы ее в обиду не дадим. Думается мне, что припугнул ты его хорошо. По нем видно было, что боится, иначе не держал бы такую охрану. Ну, а что служить тебе, значит судьба твоя такая. Родину, сынок, тоже надо защищать! Ведь сколько врагов на нас нападало, французов вон только побили. А народу сколько полегло?! Ты только с головой воюй, вон, дядька твой, всю войну прошел – крест имеет. До Парижа дошел, прослужил двадцать пять лет и не одной царапины. Вот так и ты: где надо – полежи, а где надо – первым в бой иди. Знай: трусов у нас в роду не было, и ты не опозорь наш род.
Алена, взявшись за руку мужа, шла молча, слезы лились по щекам. Она и не пыталась их вытирать. Богдан шел рядом, не находя слов утешения, только сильнее прижимал её к себе. Слушая отца, он все думал: "Как Алена будет одна двадцать пять лет? Приду домой – мне будет сорок пять. Да Матвеев тут еще, все – таки здорово я его припугнул, видно было по глазам, что он испугался. А как офицер ему хорошо сказал про козла. Надо при случае его поблагодарить".
–Вот и последний дом, давайте прощаться,– остановился я и обнял отца с матерью.
Все стали обнимать нас и плакать, особенно наши мамы да Аленка. Я тогда еще подумал, придется ли свидеться, ведь срок-то очень большой. Женщин успокоил дядя:
–Ну, что вы плачете? Негоже так, чай войны сейчас нет, хорошо будут служить, глядишь – к зиме в отпуск придут.
Это всех утешило, родные успокоились и начали расходиться, договариваясь о письмах. Богдан отвел в сторонку соседа по кличке Ученый, который и правда был ученым – читать умел. Он и нас с Богданом научил всем наукам, какие знал.
–Дядь Наум, ты, если что тут, отпиши?
–Хорошо, Богданушка, не тревожься, сделаю все чередом, ты вернись только живой и здоровый.
Учёный и Богдан крепко обнялись. Мы вышли на дорогу, а все наши односельчане стояли на холме и махали платками, пока мы не
Мы шли молча до самого Мценска. Солдаты и офицер думали о чем-то своем, может быть вспоминали, как так же и их когда-то забирали.
Богдан подошел к офицеру:
–Спасибо вам, господин офицер.
–За что?
–Ну… что вступились за меня перед барином.
–А, солдат, пустое, знал бы ты, как мне хотелось дать в морду этому барину. У меня и у самого такой случай, да почитай у всех солдат похожие истории. Помещики отдают в солдаты неугодных и непокорных, а хороших и смирных они держат возле себя. Но ничего, по себе знаю: из таких, как вы, хорошие солдаты получаются.
Я подошел поближе и спросил:
–А что у вас за история? Может, расскажете, как вы пришли в армию?
–Да почти такая же, как у вас. А вот у моих родителей похуже будет. Жили они в селе Пашутино после войны с французом. Помещица там была Аграфена Шеншина. Отличалась она особой жестокостью. Сколько ж люду погубила, всю семью порешила: отца, мать, деда. Мал я тогда был, но помню, она не просто убивала, а издевалась: руки, ноги отрезала у людей и только потом убивала, много было у нее помощников, таких же больных, как она. Жаловались на нее, в Москву писали, и только в 1817, уже в престарелых годах ее осудили заключить навсегда в женский монастырь. Ее бы на плаху надо, а они – в монастырь. Знаете, что самое сложное в солдатской жизни?
–Что?
–Подавлять крестьянские восстания. Много наших переходило на сторону восставших и принимало смерть от своих же солдат. Но хочу сказать, что не все помещики плохие. Вот у моего свояка в Тульской губернии живёт помещик. Всем крестьянским детям школу открыл, оброк не такой, как у нас, зато и любят его крестьяне. А когда было восстание, крестьяне вступились за помещика, помня его доброту, и не дали сжечь его дом. Так что помещики тоже разные бывают.
За разговором мы не заметили, как подошли к церкви, где стояли еще десятка два таких же новобранцев, как и мы. Вид у них был похожий на наш. По своей воле, наверное, в солдаты не ходят. С моим веселым характером мне хотелось как – то пошутить, подбодрить ребят, но в голову ничего не приходило .
– Ну, вот и все,– сказал офицер, подходя ближе, – не поминайте лихом. Моя миссия закончена, теперь у вас будут другие командиры. Я вам так и не представился. Зовут меня Жуков Николай Николаевич, я живу на улице Безбожной, дом №16. Если будет возможность, заходите.
–Спасибо вам, Николай Николаевич, за рассказ душевный, за помощь, за понимание. Я думаю, что если в армии есть такие офицеры, как вы, там можно служить,– сказал Богдан, пожав офицеру руку. Жуков по- военному козырнул и ушел. Я посмотрел на друга и сказал: