КАЗАЧЬЯ ДОЛЯ. Первый чеченский след
Шрифт:
–Почему женщины прячут лицо в мешок?
–Это чадрой называется, – ответил кто – то сзади.
–И зачем прятать лица?
–А кто их знает! Басурмане…
–Да,– сказал я, – во попали… И что, нам с ними двадцать пять лет жить?
–Да нет, они тебя убьют скоро.
– Почему?
–Русским нельзя смотреть на их женщин. А ты пялишься, как на своих. Вот ночью придут в казарму и кровь тебе пустят.
Все вокруг как-то примолкли. И уже с опаской поглядывали на глазеющих на них местных жителей.
–Пусть сотню солдат ищут! – сказал спокойно Богдан.
–Зачем? – спросил все тот же знаток Востока.
–Я встану на защиту Николы, и посмотрим, каким цветом у них кровушка: красна или черна, как они сами.
Возражать "сыну полковника" никто не стал. На утро следующего дня показался какой-то город. В нем были длинные, но узкие улицы. И дома казались побогаче. Мы шли по главной улице города. Жители города глазели на нас, оглядывая с ног до головы. Я повернулся назад, ища глазами того, с кем только что говорил.
–Слышь, знаток востока. Они на нас так смотрят. Я надеюсь, нас здесь не скушают. Что-то они голодными глазами глядят.
За городом было небольшое селение, вроде нашей деревни. В самом конце этого селения мы увидели большой забор. С дальней стороны виднелись высокие, полуразрушенные стены древней крепости. По углам высились сторожевые вышки, на которых застыли караульные. Они пристально нас оглядывали. Тот шутник, что шел позади, сказал:
–Вот, друзья, здесь мы и проведем свои лучшие годы.
Ворота отворились, перед нами открылась обширная территория, на которой находилось не меньше тысячи солдат, каждый из которых занимался своим делом. В центре туда-сюда ходили солдаты. Некоторые из них уже с седой бородой, и все равно ходили, несмотря на чин и возраст. С правой стороны расположились казаки, они на полном ходу рубили шашкой горшки, висевшие на палках. Я подумал: "Вот бы попасть к казакам". Подошел к Богдану:
–Послушай, друг. На коне – не пешком, пойдем попросимся в казаки , может, возьмут , ведь не было в деревне лучше наездников, чем мы .
–Ну, в общем, да, – спокойно отвечал Богдан.
–Чего, да? – не отставал я от друга.
–Можно в казаки.
–От тебя слова не добьешься, я не пойму: ты хочешь или нет?
–Надо осмотреться, потом видно будет.
–Мне в казаки хочется, вдруг не зря нас дядька твой верховому делу учил, может, сгодится, а?
Дядька Богдана, когда пришел с войны, захотел из нас сделать наездников. Сначала он посадил нас на бревно, дал камень в ноги, и мы должны были его держать. Это для того, чтобы ноги стали сильными: во время боя конем ногами управлять надо, а руками врагов бить. Когда мы научились управлять конем, он дал нам палки в руки и учил бить сразу двумя руками. Много прошло времени, пока мы научились, ведь тот, кто владеет двумя мечами, непобедим, и мне казалась, что равных нам у казаков нет. Поэтому мне хотелось попасть к ним. Прапорщик, что нас привел, подождал, пока мы напились, крикнул:
–Стройся, в баню пойдем грехи смывать.
Баня была хорошая, с березовым веником, интересно: откуда веники? Берез я здесь не видел. После баньки нам выдали форму. В новой форме мы казались все одинаковые, я никак не мог найти Богдана, а он сидел рядом.
–Да, у казаков форма лучше, – проговорил Кузьмин.
–Конечно, лучше, пойдем проситься?
–Погоди, оглядеться надо.
–Ну, гляди, гляди.
Ужин был по распорядку, нас поселили в отдельную казарму, показали, кто, где будет спать. Прапорщик всё объяснил и ушел. Утром нас разбудил громкий крик дежурного:
–Сотня, стройся!
Итак, началась наша служба. Перед строем стоял офицер с суровым видом и очень громко говорил:
– Меня зовут штаб-капитан Павлов Андрей Ильич! Ко мне обращаться: Ваше благородие. Передо мной стоит задача: в кратчайший срок сделать из вас солдат. Я со своей стороны буду от вас требовать все, что захочу. Вы со своей стороны будете выполнять все, что я вам прикажу. Всем все понятно?
–Так точно, ваше благородие.
Вот так и пошли наши деньки солдатской нелегкой службы. С утра до вечера мы только учились ходить левой, правой, туда, сюда. Хуже всего приходилось переносить жару, вода всегда была теплой, вонючей. За малейший проступок заставляли стоять на одной ноге и час, и два. И это самое легкое наказание. Бывало, рассказывали, за нарушение дисциплины проводили сквозь строй – редко, кто выживал после такого побоища.
Офицеры в полку были разные, нам с Павловым не повезло – слишком суров, не жалел нас, будто не люди мы. К концу месяца понемногу стали втягиваться в службу. Как-то капитан вызывает Богдана к себе и спрашивает:
– Кто твой отец?
–Крестьянин.
–А у меня другие сведения. Грамоте обучен?
–Так точно, ваше благородие, обучен.
–И говоришь, что ты – крестьянский сын?
–Так точно.
–Ну ладно, иди, – с недоверием сказал Павлов.
Рядом на стуле сидел урядник в казацкой форме, уже в годах, он со вниманием оглядывал Богдана и поглаживал свою бороду.
–Вашбродь, он нормально служит, ничем не отличается от других.
–Ты меня не учи, позови ко мне Абрамова.
–Вашбродь.
–Все, пошел вон!
Через минуту я уже стоял на пороге.
–Разрешите, ваше благородие?
–Да, проходи.
Я прошел в темную комнату. В ней было только одно окно и то больше похожее на бойницу, рядом с окном стояли ружья. Я окинул их взглядом: должно хватить на всю нашу сотню. Павлов оглядел медленно меня с ног до головы и начал:
–Скажи-ка мне, Абрамов, почему ты всем говоришь, что Кузьмин – сын полковника, а он сам это отрицает. Ты ведь с ним из одной деревни, так?
–Так!
–Ну, вот и расскажи, а то мне непонятно. А я очень не люблю, когда что-то не понимаю, я в своей сотне должен знать все,– уже со злобой сказал Павлов.
Я решил для себя: если начал врать, то надо врать до конца.
–Ваше благородие, это очень длинная история.
–Я слушаю, – уже с яростью в голосе сказал Павлов.
–Его отец еще не закончил гимназию, – начал я, – французы заняли нашу деревню, все, кто мог защищать Родину, держать оружие в руках, ушли, кто в партизаны, кто в армию. Семен, так звали его отца, попал служить в армию генерала Барклай де Толли. Был у него ординарцем, всю войну прошел, дошел до Парижа. По окончании войны его ждала академия генерального штаба.