Казак на чужбине
Шрифт:
Утро началось с того, что в стальные бока корабля мягкими деревянными носами стали ударять небольшие рыбацкие лодчонки фелюги и послышались многоголосые гортанные крики. Это турки без разбору называли всех прибывших своими друзьями:
– Аркадаш! Аркадаш!
Так первые торговцы стали зазывать обитателей парохода к своей соблазнительно разложенной на носу фелюг турецкой еде. Специально разрезанный на половинки белый хлеб, аккуратно выложенные стопки лепешек, пластованная вяленая рыба с потеками жира, связки коричневатого инжира и даже мед в плоских баночках…
Полковник Гундарев Петр Никитич, переходя от группы к группе наблюдающих за этим великолепием казаков, принюхиваясь к доносящимся по ветру запахам, тихо ругался:
– Уж лучше в трюм… Там ничего этого не видно.
Затем, вроде бы заинтересовался…
– А что турки берут? Какие деньги? – и он стал шарить по карманам.
– Эти? – и он вынул еще царские, светло-серого цвета сторублевки с изображением грудастой, надменно смотрящей на все происходящее вокруг Екатерины Второй, и пятисотрублевки с изображением Петра Первого со строгим пристальным взглядом. Но денежные лики российских императоров энергичных турок никак не трогали и они продолжали твердить:
– Алтын бар?
Тогда, пошарив в карманах френча, Гундарев достал перевязанную замызганной веревочкой пачку серовато-желтых денежных знаков Главного командования Вооруженными силами на Юге России, которые в народе прозвали «колокольчиками». На них красовались массивные колокола, опоясанные Георгиевскими лентами.
– Эти вроде бы по-новее… Может, подойдут? Деньги всё же…
Но турки и на них не обращали внимание.
Ни какие бумажные кредитные обязательства никаких российских правителей и правительств их абсолютно не интересовали.
– Алтын бар?! – настойчиво твердили турки.
Скоро всем стало понятно: их интересуют только настоящие деньги. А это означало лишь одно: золотые или серебряные монеты, но никак не бумажные ассигнации.
Но вскоре оказалось, что некоторые торговцы – греки и турки согласны брать в оплату за еду и вещи, даже из форменного обмундирования. Торг сразу оживился, и вдоль бортов понеслось:
– Вещи есть?
– Да! Но что они берут?
– Новые шинели, новое белье, мундиры, ботинки.
– И как меняют?
– Это у кого какая степень жадности! Один за ботинки английские два хлеба может дать, а другой – только половину того же хлеба. А наши, русские, отдают вещи в зависимости от степени оголодалости…
Торговцы – и греки, и турки, словно забыв свою недавнюю враждебность друг к другу, даже помогали торговаться с русскими и всячески расхваливали свой товар, при этом сбивая меновую стоимость вещей у русских.
– Вот сволочи! С пулемета бы косануть, – наблюдая за явно неравноценным обменом, сквозь зубы процедил Антон Швечиков.
– Нет пулемета! Забрали французы, и торговцы об этом знают. Да и пулеметом делу не поможешь. Людей кормить надо.
Урядник Игнат Плешаков спустился по полуопущенному трапу почти к поверхности воды, кивком головы подозвал торговавшего с лодки грека:
– А это возьмешь? – и он разжал ладонь, на которой лежал массивный нательный крест. – Ты ж христианин… Возьми по-христиански, одари, не жлобствуй. А то Бог у нас с тобой один, и он накажет тебя за жадность, а меня за продажу.
Грек что-то долго лопотал на своем языке, потом показал на крестик, и словно сгребая с носа фелюги, жестом стал показывать, какие продукты он отдает за крест:
– И денег, денег еще дай, чтоб и завтра пожрать можно было, – униженно улыбаясь, добавил урядник.
Грек, размахивая рукой показал, что они не договорились и, сделав вид, что отгребает от трапа, взялся за весла…
– Ну, куда же ты? – с отчаянием закричал Плешаков. – Вот смотри: крест один – пять лир, – он растопырил пятерню. И вот это, – казак показал на два хлеба, кулек лепешек, связку рыбы и связку инжира.
Грек сразу стал загибать два пальца на протянутой грязной пятерне казака. Игнат – с силой их разгибать. Но все равно сторговались на четырех лирах.
Когда не совсем довольный такой торговлей Плешаков наконец, поднялся от воды, окружившие его корабельные страдальцы стали спрашивать:
– Что ты у этого носатого коршуна сторговал?
Тому было стыдно признаться что он отдал нательный крестик, освященный в своем Успенском храме, и он неохотно ответил:
– Да часики дамские, за ненадобностью, небольшие такие, – сказал он, чтобы не подумали, что он продешевил.
Понемногу казачий плавучий городок начал распадаться. Одни корабли ушли на выгрузку в Галлиполи и дальше, на остров Лемнос. Другие – стали выгружаться на набережных. На пароходе «Россия» по-прежнему находился Донской атаман Богаевский Африкан Петрович.
Казачьи генералы мрачно шутили:
– Наш атаман не в России, а на пароходе «Россия». Это не одно и то же. Вот отберут французы пароход в счет нашей кормежки и глазом не моргнут. Им что Россия – страна, что «Россия» – пароход, всё едино! Они – победители в Европе и благодетели для нас.
Полковник Тимофей Петрович Городин, как член Донского войскового Круга стал проявлять беспокойство. Не зная деталей соглашения с французами, он попытался съездить на пароход «Россия» к Донскому атаману. Но казённой лодки ему не дали, а частная турецкая лодка стоила десять лир в один конец.
Расстроенный вконец Городин походил-походил вдоль борта, предлагая турку перевезти его за рубли, но тот заладил как заведенный:
– Нэт, дэнга давай!
Такая же проблема с лодкой возникла и у одного поручика, у которого жена, как выяснилось, тоже находилась на пароходе «Россия» и ему нужно было забрать ее на «Моряк».
– Аркадаш! Аркадаш! Сколько стоит отвезти меня вон на тот пароход и забрать оттуда жену с сыном?
– Двадцать лир будет.
– А русские деньги берешь?