Казаки на Кавказском фронте 1914–1917
Шрифт:
Это была сцена «Кавказские горцы на биваке». И когда зал стих, сотник Павел Бабаев из-за сцены — тихо, грустно, словно издали — затянул своим густым баритоном протяжно:
Го-о-ре нам… Фе-е-зи к нам…И хор так же тихо, грустно вступил:
С во-ой-ском стреми-ит-ся… Где-е бы нам, ка-ак бы нам, Бра-ат-цы, укры-ыть-ся?..Я не буду передавать содержание всей этой песни-лезгинки,
Условились, что в танце не должно быть никакого перерыва. И вот, как только предыдущая пара делала несколько вариантов лезгинки, с диким криком выскакивала следующая — беспрерывно чередующиеся, как звенья одной стальной цепи. Восторг был исключительный.
Надо полагать, что великий князь Борис Владимирович не раз видел в столичных театрах оперу «Демон» и кавказскую лезгинку в ней, но я сомневаюсь, чтобы он там увидел более образный и захватывающий этот классический танец кавказских горцев, что дали тогда казаки 1-го Кавказского полка. В опере танцевали артисты, тогда как здесь представлен был самый настоящий Кавказ в своем танце. И как только оборвался танец, все казаки, находившиеся на сцене в поэтическом беспорядке по ходу лезгинки, мигом приняли воинскую стойку «смирно» и взяли руку «под козырек», чем сказали гостям, что представление кавказцев закончено.
Гром восторженных аплодисментов оглушил весь просторный зал офицерского гарнизонного собрания, и… занавес закрылся.
На второй день, как всегда, я пришел с бумагами на доклад к командиру полка в его квартиру. Подав руку и не принимая бумаг, он вдруг говорит мне с какой-то лукавой улыбкой:
— Знаете, Федор Иванович, ваш концерт едва не стоил мне очень дорого… И я вас спас вчера.
Я слушаю и не понимаю. Молниеносно пронеслось в голове, что великий князь, видимо, сделал строгое замечание ему, что «в его полку офицеры выступили на сцене как простые казаки».
В императорский период времени это строго запрещалось по уставу. Все воинские чины не имеют права выступать в общественных местах с речами, на сцене и прочее…
И вдруг в 1-м Кавказском полку, да еще на банкете в честь Походного атамана и великого князя офицеры поют и танцуют на сцене, да еще в кругу своих же нижних чинов.
Такие нездоровые мысли пронеслись в моей голове. К тому же ведь все это организовал его адъютант. «И как это мы, молодежь-подъесаулы, советуясь предварительно, не подумали об этом?» — несется в моей голове. И мне стало немного не по себе, что я так подвел своего командира.
Он увидел мое смущение и уже весело продолжал:
— Но не бойтесь… все прошло хорошо. А спас я вас вот от чего. Великий князь спросил меня: «Это ваш адъютант?» Я ответил утвердительно. И вдруг князь спрашивает: «А не уступите ли вы его в мой штаб?»
Не успел я еще отойти от страха, как Мистулов, мягко улыбаясь и не ожидая моего ответа, продолжает:
— Ну, как вам это нравится? И я его высочеству отказал… Вот что вы наделали своим концертом, — уже смеется он. Смеется и его помощник, войсковой старшина Лотиев, зная все это. — Но, право… я этого всего никак не ожидал! — продолжает он. — И как вы могли сделать этот экспромт? Когда вы разучили хор? Откуда такие голоса? А танцоры?
Теперь, отойдя душой, я стоял и улыбался. А Мистулов, видимо, желая испытать меня, спрашивает:
— А может быть, Федор Иванович, вы хотели бы поступить в походный штаб великого князя? Я не хочу портить вам карьеры… И отпущу, если вы пожелаете.
Все это было для меня больше чем неожиданно. Конечно, быть в штабе Походного атамана, великого князя, ближайшего родственника самого русского императора, — это честь не для всех офицеров возможная. И чтобы в него попасть, надо иметь протекцию.
На миг, на один лишь миг, я подумал об этом… И потом сразу же перечеркнул эти мысли в своей голове. Что мне даст по службе штаб Походного атамана, хотя бы и великого князя? Этот штаб, разъезжающий в собственном поезде из классных вагонов для инспектирования казачьих частей, дающий офицерам обеды и принимающий их? Это есть скучное и неживое дело. А дальше что?
А дальше надо бросить свой родной полк, с которым так любовно и дорого связан по своему рождению! Надо бросить друзей-офицеров! Надо бросить казаков, соратников по войне! Надо расстаться со своими тремя верховыми лошадьми…
В штабе Походного атамана только офицеры Донского войска. Все — крупные ростом, неторопливые в движениях, немного важные и как бы скучающие… Эта их «скучаемость» не понравилась мне за столом, в их салон-вагоне, когда мы были гостями у князя третьего дня.
Что же я? О чем же я с ними буду говорить? Я, для которого конь, седло, прибор к нему с серебряным набором, чувяки, казачьи песни, изредка полковой кутеж… и вообще, живая жизнь полка составляли главное стремление всей жизни и военной службы.
Конечно, личная жизнь, может быть, будет и интересна. Увидишь многих великих людей России. Ну, а дальше что? А наш выдающийся командир полка? С ним ведь надо будет расстаться? При нем и с ним так всем приятно служилось в полку!
Кроме того, самый старший из нас, подъесаулов, Володя Кулабухов, принял в командование и «на законном основании» сотню. Следующий по старшинству в чине — это я. В полку три штаб-офицера командуют сотнями. Естественно, они должны получить высшее назначение, и я, как самый старший подъесаул, буду назначен командиром сотни «на законном основании», как заносится в послужные списки офицеров. Это ведь высшее достижение и стремление большинства строевого казачьего офицерства! И быть командиром сотни в 24 года от рождения — это ведь карьера!
С ранней весной нашу дивизию, безусловно, бросят вновь в Турцию. И вновь с доблестным своим командиром полка мы в боях… И я — командир сотни, то есть глава 135 строевых казаков… И вот из-за «теплого» и уютного высокопоставленного гнездышка покинуть все это, а главное — родной наш полк?
Все мое существо сразу же сказало — нет! И я тут же доложил об этом Мистулову.
В 1917 году, в месяцы революции, когда Временное правительство предложило генералу Каледину, будущему Донскому атаману, занять пост Походного атамана всех Казачьих войск, он наотрез отказался, заявив: «Должность эта совершенно ненужная. Она и в прежнее время существовала только для того, чтобы посадить кого-нибудь из великих князей. Чины штаба проводили время в поездках, в тылу, держась в почтительном расстоянии от армии, ее нужд и горестей».