Казаки-разбойники
Шрифт:
– И как же ты теперь будешь? И сколько же тебе лет, Мотря?
– Старая я уже, Лука, – ответила Мотря тихо и грустно. – На Афанасия будет двадцать шесть.
– А мне только восемнадцать, – почти про себя молвил Лука. – И никого у меня нет. Всех порешили ляхи Лаща. Хорошо, что друг отца упросил взять меня в поход. Может, судьба смилуется надо мной, пуля или сабля не слишком меня заденет, добуду казацкой славы, грошей и всякого добра. Молюсь, чтобы услышал меня Господь.
– Должен услышать, Лукашко! Ты молод, и не тебе
Послышался со двора голос Степана:
– Эй, казак! Спишь? Вылазь, пора возвращаться!
– Уже кличут, – с сожалением прошептала Мотря. – Возьми меня еще на прощание! Ты люб мне, Лукашко!
Волна нежности обволокла юношу. Он не стал себя упрашивать и не слушал уже сердитых призывов Сыча. Но расставаться приходилось. Мотря жадно целовала его и просила умоляюще:
– Обещай, что если будешь жив, то заглянешь ко мне на обратном пути, любый!
– Обещаю, Мотря. Вот увидишь, я сдержу слово! Но теперь прощай, я вернусь!
Лука опрометью бросился догонять Сыча, который не стал его ждать и в темноте ночи уже скрылся. Лишь тихие отдаленные звуки шагов давали Луке понять, что тот ушел еще не очень далеко.
– Дядько Степан, я не знал, что надо так скоро, – оправдывался юноша.
– Ладно! Получилось у тебя с Мотрей?
– Получилось, дядько Степан. Просила на обратном пути заглянуть. Обещал.
– Правильно сделал, хлопец. Однако с тебя причитается за содействие, гы-гы!
– Ага, – согласился Лука слегка смущенно. – Позже, когда будет с чего.
– Гляди, не забудь.
Глава 2
Не прошло и месяца, как обоз достиг Львова. Здесь он влился в другой, больший, и после трехдневного отдыха тронулся в сторону границы с Неметчиной.
– Это сколько же идет с нами казаков, дядько Макей? – все спрашивал Лука на роздыхах.
– Не они с нами, а мы с ними, хлопец, – отвечал казак. – Думаю, что тысячи две должно быть, будет еще больше, не все еще собрались. Хоть так нас, выписников, отметили, а то выбросили, как ненужный мусор, и живи как хочешь. А как?
– А чего меньше стало реестровых казаков, а?
– Пан король жадничает и не хочет выделить для нас грошей. Войны нет – вот он и не хочет раскошелиться. Сагайдак, тот умел выбить гроши. А теперь пошли не гетманы, а тряпки. Трясило панов трясет, вот король и жмотничает.
Дня через три возы остановились вблизи крохотного сельца дворов в двадцать. Оно белело в версте от лагеря казаков.
Макей со своими возчиками сидели у костра, курили люльки и вели тихую беседу. Легкие облака набегали на небо и заслоняли звезды. Луна всходила поздно. Было тихо, темно и мирно.
– Погоди-ка, Макей! – предостерегающе поднял руку пожилой конюх Яким Рядно. – Кажись, кто-то идет к нам. Может, от коней кто.
– Пусть идет себе, – махнул рукой Макей.
Светлая фигура человека появилась в свете костра и остановилась в нерешительности, переминаясь с ноги на ногу.
– Кто ты, человече? – спросил Макей, признав незнакомого. – Чего тебе?
– Добрые люди, я пришел просить помощи.
– Сидай, хлопец, – пригласил Макей, указав на кучку хвороста у костра. – Что у тебя стряслось, что ты тут появился?
– Житья нет от нашего пана, казаки! Измордовал! Особенно меня.
– Эх, хлопец! Кого паны не мордуют? Скоро всех крепаками сделают, тогда и жалости не у кого будет просить. А что так?
– Да я осмелился заступиться за сестру, пан казак. Вот он меня и возненавидел. А сестру все равно взял себе. А я больше не могу, пан казак! Возьмите к себе! Буду служить вам верно!
– Я не сотник, хлопец. Куда мне тебя взять? Могу отослать к пану сотнику, да вряд ли он тебе поможет. А усадьба у пана большая?
– Какой там! Хата немного больше обычной, а дерет нас нещадно, словно ясновельможный! Даже мать свою мордует. А чего? Она наша, украинка, а он по батьке лях!
– Это уже плохо, хлопец, – бросил Макей. – Все ж мать.
– А сегодня приехали к нему ляхи и пируют, собрали в деревне живность, побили батогами многих – и в ус не дуют. Обжираются себе, а люди голодают. Возьмите, пан казак! – Парень упал на колени.
Он был молод, не больше семнадцати-восемнадцати лет, в ободранной рубахе и рваных полотняных штанах. Больше никакой одежды на нем не было.
– И не проси, хлопец, – отрезал Макей. – Мы казаки, идем на войну и взять тебя не можем. Ищи своей доли сам.
– Дядько Макей, – тихо молвил Лука, – может, можно, а?
– Цыть, куренок! Не твоего ума дело! Замолкни!
– А сколько приехало ляхов, хлопец? – поинтересовался Терешко Богуля.
– Да пятеро молодых, пан казак! Сидят, уже напились, а все требуют еще. И девок наших требуют. Вот все и разбежались кто куда от греха подальше.
– Гляди, как обнаглели, паразиты папские! – вскричал Яцко Качур. – Всыпать бы им хорошенько! Прямо руки чешутся!
– Можно было б и почесать, – заметил Терешко мрачно. – Что с тебя возьмешь? Ты казак в походе и завтра будешь далеко. Ищи ветра в поле.
– И то верно, дядько Терешко! – воскликнул Лука. – Сходить бы в деревню и накостылять по шеям этим проклятым панам!
– Сиди, молокосос! – остановил Макей юношу. – Ишь, разорался, казак!
– Да брось ты, Макей, – остановил начавшегося злиться десятника Яцко. – Я с большим удовольствием бы взялся за это, братья-товарищи.
– А что? Всего верста, а их пятеро перепившихся панов. Ну и еще один. – Лука оглядел собравшихся у костра. – Дядько Макей, дозволь сходить. Охота косточки поразмять, а то я все с лошадьми возился. А впереди война. Надо мне привыкать к оружию, да и свое раздобыть. Дозволь, мы быстро смотаемся, и никто не узнает.