Казан
Шрифт:
Ему пришлось вести себя иначе, когда он подошел к Казану. Движения профессора стали осторожны, хотя глаза и губы его по-прежнему улыбались. Может, он и боялся этой дикой собаки, но страха своего не выдавал.
Маленький профессор приехал на Север как представитель одного научного общества. Он треть своей жизни провел среди собак, очень любил их и прекрасно понимал. Он написал уже не одну статью об интеллекте собаки, и статьи эти привлекли к себе внимание в кругах натуралистов. Он любил и понимал собак и потому-то выкупил Казана и дога. Ему понравилось, как эти два великолепных зверя отказались
С каждым днем Казан все больше и больше удивлял своего нового хозяина. Никакая доброта и ласка не вызывали в этой собаке ответных чувств. Он ни разу не выказал желания подружиться с Мак-Джилом, но и не рычал на него, не пытался схватить за руку, даже когда представлялась такая возможность.
Очень часто в маленькую хижину профессора наведывался Сэнди Мак-Тригер. Всякий раз при его посещении Казан рвался на цепи, стараясь добраться до своего врага, и не закрывал оскаленной пасти, пока Сэнди не скрывался из виду. Только в присутствии Мак-Джила Казан успокаивался. Он словно понимал, что профессор вмешался вовремя, когда они с догом стояли друг против друга в клетке, предназначенной для кровопролития. В диком сердце Казана Мак-Джил занимал особое место. Казану не хотелось причинять вреда этому человеку. Он терпел его, но в отличие от дога не выказывал ему своего расположения. Это и удивляло Мак-Джила: ему ни разу еще не приходилось сталкиваться с собакой, которую он не мог бы заставить полюбить себя.
Мак-Джил поставил перед Казаном миску с похлебкой. И вдруг улыбка на лице профессора сменилась недоуменным взглядом: Казан ощерил пасть, свирепое рычание клокотало в его горле, шерсть вздыбилась, мускулы напряглись. Профессор невольно обернулся — за его спиной стоял незаметно подошедший Сэнди Мак-Тригер. На его грубой физиономии кривилась усмешка, когда он взглянул на Казана.
— Зря время тратите, его не приручить, — сказал Сэнди. Затем в глазах его сверкнуло любопытство, и он спросил: — Когда вы собираетесь ехать?
— С первыми морозами, — отвечал Мак-Джил. — Теперь уже скоро. В начале октября мне надо присоединиться к отряду сержанта Конроя в Фон-дю-Лаке.
— И вы думаете добираться до Фон-дю-Лака совсем один? — поинтересовался Сэнди. — Почему бы вам на взять проводника?
Маленький профессор негромко рассмеялся.
— А зачем? — сказал он. — Я проплывал по рекам Атабаски уже десяток раз и знаю этот путь не хуже Бродвея. К тому же я люблю быть один. Да и совсем не трудно плыть, течение помогает.
Повернувшись спиной к Мак-Джилу, Сэнди посмотрел на дога, и во взгляде его мелькнуло торжество.
— Собак берете с собой? — спросил он.
— Да, — ответил профессор.
Сэнди раскурил трубку и заговорил с Мак-Джилом, проявляя явное любопытство.
— Небось кучу денег стоят эти ваши путешествия? — спросил Мак-Тригер.
— Прошлый раз оно обошлось в семь тысяч долларов. В этот раз оно будет стоить пять тысяч, — ответил Мак-Джил.
— Черт возьми! — так и ахнул Сэнди. — И вы возите при себе столько денег! Не боитесь? Ведь всякое
Маленький профессор в эту минуту смотрел в другую сторону. Беззаботность слетела с его лица, голубые глаза потемнели. Сухая усмешка скользнула по его губам, но Сэнди ее не видел. Профессор обернулся к нему.
— Я очень чутко сплю, — сказал Мак-Джил. — Ночью даже легкие шаги могут меня разбудить. Я просыпаюсь от человеческого дыхания, если знаю, что мне надо быть начеку. И к тому же… — Он вынул из кармана револьвер. — Я неплохо умею пользоваться вот этим. — Он показал на сучок в стене хижины: — Полюбуйтесь.
Пять раз подряд он выстрелил с двадцати шагов. Мак-Тригер подошел к стене, посмотрел и даже рот разинул от удивления: на месте сучка была всего одна дырка.
— Да, недурно, — усмехнулся он. — Немногие так справляются даже с ружьем.
Когда Сэнди ушел, Мак-Джил проводил его подозрительным взглядом, а на губах его блуждала улыбка. Потом он обернулся к Казану.
— Думаю, что ты составил о нем правильное мнение, старина, — сказал он посмеиваясь. — Тебе явно не терпится добраться до его горла, и мне трудно осуждать тебя. Как знать…
Он засунул руки глубоко в карманы и пошел в хижину. Казан уткнул голову в передние лапы и лежал тихо, широко открыв глаза. Близился вечер. Было уже начало сентября, и по ночам особенно чувствовалось холодное дыхание осени. Казан наблюдал за последними лучами солнца. Темнота наступала сразу, а в темноте Казан особенно остро испытывал тоску по свободе. Во тьме он с остервенением глодал свою стальную цепь. Когда дог уже засыпал, Казан смотрел на луну и звезды и прислушивался, не зовет ли его Серая Волчица.
В эту ночь было холоднее, чем обычно, и свист западного ветра как-то странно взволновал Казана. Сонное лето пришло к концу, приближалась пора напряженной охоты. Казану хотелось вырваться на свободу и бежать, бежать до полного изнеможения. И чтобы рядом была Серая Волчица. Он знал, что она где-то далеко, там, где низко над землей на ясном небе сверкают звезды. Он был уверен, что она ждет его.
Казан дернулся на цепи и заскулил.
Всю эту ночь он был неспокоен, ему чудился вдалеке знакомый вой — зов Серой Волчицы. Его ответный вой разбудил Мак-Джила. Уже рассвело. Профессор оделся и вышел из хижины. В воздухе чувствовался приятный бодрящий холодок. Профессор, смочив слюной палец, поднял его над головой и довольно усмехнулся, когда обнаружил, что ветер дует с севера. Он подошел к Казану и заговорил с ним.
— Ну что ж, черным мухам пора спать, настало время белых мух, — проговорил он. — Еще несколько деньков, и нам можно будет отправляться в путь.
Пять дней спустя Мак-Джил отвел сначала дога, а потом Казана в груженую лодку. Сэнди Мак-Тригер провожал их, и Казан все время норовил броситься на него. Сэнди держался подальше, а Мак-Джил следил за обоими, и кровь его кипела, хотя выражение лица оставалось безразличным.
Они проплыли с милю вниз по течению, и тогда профессор, свободно откинувшись в лодке, без страха положил руку Казану на голову. Что-то в этом прикосновении и в голосе профессора погасило в Казане желание укусить эту руку. Но он лишь терпел эти проявления дружбы — не шевелился, и глаза его ничего не выражали.