Казанова в Петербурге
Шрифт:
– Со мною было не такое,– изрек он, едва кавалер замолчал.– Однажды я ехал в одноконных санях из Гатчины в Петербург. Вдруг вижу, что меня настигает чудовищной величины
И болтун поведал восхищенным слушателям, будто волк перепрыгнул через его голову, набросился на лошадь, вгрызся в нее и сам оказался в упряжке.
– Так я и въехал в город на волке,– невозмутимо заключил враль.
Гусары восторженно гоготали.
– Правильно ли я вас понял, сударь? – попросил уточнить кавалер, не совсем свободно владевший немецким.– Вы утверждаете, будто въехали в Петербург на волке, который съел вашу лошадь?
– Совершенно верно.
– Но, позвольте, как же это возможно?
– Сам удивляюсь. Вся Литейная часть видела это. Перед ним был лжец, и кавалер решил его изобличить:
– Тогда где же волчья шкура? Ганноверец ничуть не смутился:
– Ужасное чудовище вывалило меня в сугроб и умчалось по льду на правый берег Невы.
Над ним смеялись. Кавалер уже подумывал, не схватиться ли за шпагу и не продемонстрировать ли господам гусарам свой неотразимый удар справа, но, вспомнив о намерении сохранять в Петербурге доброе имя, отвернулся, полный негодования, бормоча строки Горация:
Дерзко рвется изведать все род людской
И грешит, став на запретный путь…
У гусар в ход пошли охотничьи истории, одна невероятнее другой. Кавалер молчал, насупившись. Зачем он в этом Кабаке? Играть офицеры не собирались, предпочитая развлекаться чудовищными небылицами вроде истории о том, как, попав где-то под Петербургом в болото, враль вытащил себя за волосы. Противный, пухлый ганноверец с пальцами-колбасками, которые, наверно, и шпагу-то держать не умели, торжествовал победу, а на пренебрежительное замечание кавалера об охотничьих побасенках дерзко ответил:
Конец ознакомительного фрагмента.