Шрифт:
,
Осенью 1764 года по дорогам Курляндии бойко катила удобная четырехместная карета, запряженная шестеркой лошадей, с важным кучером и лакеями на запятках. В карете сидел смуглый, широкоплечий господин высокого роста и могучего сложения; утопив подбородок в кружевное жабо, он читал трактат Гельвеция «Об уме». Стояла золотая пора «бабьего лета», однако путешественник кутался в шубу. Южный человек, порождение волшебной Венеции, он ехал в заледенелую пустыню, на край света, в Московию, откуда рукой подать до Северного полюса. Его звали Джакомо Казанова, а с недавнего времени – кавалер де Сенгальт.
При выезде из Берлина в кошельке у него лежало 200 дукатов, сумма
Год для него, баловня судьбы и любимца женщин, выдался неудачным. Непоправимой бедой стала кончина герцогини д’Юрфэ: старая дура в течение многих лет щедро снабжала его деньгами, и не напейся она своего эликсира, все ее миллионное состояние перешло бы в его руки. Иссяк щедрый источник, многотрудные хлопоты пошли прахом. Большой бедой стало все, пережитое в Лондоне, где его измучила, унизила и надула девка Шарпиньон. Спасаясь от долгов и неминуемой тюрьмы, он впопыхах бежал оттуда и был счастлив, что унес ноги. Невезением была и вывезенная из Англии скверная болезнь, от которой пришлось полтора месяца избавляться у везельского лекаря. В те дни он окончательно понял, что вечная юность кончилась; близился сорокалетний рубеж. Напрасно утешал он себя мыслью, что вступает в цветущую пору жизни, обладая отменным здоровьем, сладким сном и волчьим аппетитом. К несчастью, деньги больше не лились в карман золотой струей; приходилось искать какие-то средства к существованию. Бесплодные попытки раздобыть денег, за что-то уцепиться закончились в Берлине унизительным предложением прусского короля Фридриха стать воспитателем кадетов, выносить за мальчишками ночные горшки.
Тогда было много разговоров про Ангальт-Цербтскую принцессу Софию, нежданно сделавшуюся российской императрицей Екатериной. Передавали, что гвардейцы убили ее супруга императора Петра Третьего, отстранили законного наследника цесаревича Павла и возвели ее на престол. Екатерина, загадочная женщина, осиянная царским венцом. Ненасытное любопытство вспыхнуло в душе кавалера. Он знавал в Париже матушку Софии Ангальт-Цербтской, вертлявую, молодящуюся старушонку, и даже игрывал у нее в бириби. Почему бы не поглядеть на дочь? С монархами-мужчинами ему не везло; а тут молодая, прекрасная женщина. Для видного собой мужчины захватывающие перспективы. Чем Россия отличается от других стран? Для гражданина мира все они равны, тем более что лучшие уже ему недоступны. Милая Франция была закрыта для него; к тому же из-за герцогини д’Юрфэ и ее завещания нынче над ним потешался весь Париж. Впрочем, теперь, когда на свете уже нет прелестной маркизы Помпадур, умершей в прошлом году, во Франции все неуловимо меняется в худшую сторону, и его не тянет туда. Италия запретна, равно как и Англия; во всей Германии не нашлось ничего подходящего. Итак, Россия.
Внезапно карета остановилась; размышления об императрицах и принцессах прервались. Путешественник раздраженно высунулся из окошечка. Некто в войлочном колпаке и с дубиною, удерживая лошадей, настойчиво требовал чего-то от возницы.
– Никак местный таможенник? – предположил тот. Глянув в другую сторону, кавалер увидел, что от леска к карете приближались еще двое с дубинами.
– Это грабители! Гони, дурень! – заорал он.
Но возница не понимал по-французски и не пошевелился.
Смуглая рука, унизанная сверкающими перстнями, выронив книгу, ловко выхватила пистолет. Огромный иностранец выскочил из кареты.
– Ганс, на помощь! – заревел он.
Но тот, стремительно спрыгнув с запяток, скрылся в кустах.
– Риго, сюда! – воззвал господин к другому лакею.
Тот, побледнев, очень естественно упал в обморок. Поняв, что помощи ждать неоткуда, кавалер прицелился в грудь разбойнику, который попятился, решив не искушать судьбу, и, устрашенный грозным видом противника, со всех ног бросился прочь. Погнавшись за ним и колотя его увесистой тростью по спине, кавалер дважды выстрелил в воздух, чем обратил в бегство и двух других.
– Сейчас я приведу тебя в чувство, мерзавец! – воротившись к карете, набросился он на лакея, пребывавшего без чувств. Риго предпочел открыть глаза, лепеча, что действительно очень испугался. Это был жалкий французик, нанявшийся услужать бесплатно, лишь за право ехать в Петербург на запятках. Но ему не миновать бы хозяйской трости, не помешай появление Ганса. Покинув спасительные кусты, второй лакей приблизился как ни в чем не бывало и с достоинством встал на запятки.
– Негодяй! – загремел господин.– Жалкий трус.– Он плохо говорил по-немецки, и выбор ругательств был небогат.
Ганс, упитанный лотарингец самого цветущего возраста, задумчиво возразил:
– Я был уверен в храбрости своего господина и хотел оставить для него всю честь победы.
Его наглость развеселила кавалера; влезая в карету, он проворчал:
– Не получишь жалованья за этот месяц.
– Я и за тот ничего не получал,– напомнил Ганс. Пройдоха говорил правду: в кошельке у хозяина было пусто. Только бы никто из них не догадался, иначе льстивые лакеи вмиг превратятся в нахальных и грубых вымогателей. Придется в Митаве продать кое-какие драгоценности, чтобы и дальше оплачивать дорожные расходы. Главное – добраться до Петербурга, обиталища императрицы Екатерины, а там он получит по векселю у банкира Труделя, и на первое время хватит.
– Омниа меа мекум порте (Все мое ношу с собой),– пробормотал он на языке древних римлян – латынь он знал в совершенстве,– снисходительно посмеиваясь над своим безденежьем, и, уютно закутавшись в шубу, поднял с пола кареты Гельвеция.
МИТАВА
В Митаве напуганный возница объявил, что дальше не повезет, и потребовал расчета. Они только что эффектно подкатили к лучшей в городе гостинице, вызвав переполох на всей улице. Появился хозяин, кланяясь знатному путешественнику чуть ли не в пояс. Потребовав самый дорогой номер и обильный обед, иностранец небрежно распростился с возницей и, мельком глянув в кошелек, убедился, что у него осталось всего три дуката.
После сытного обеда, развалившись на перинах перед погружением в сон, он, брезгливо морщась, прикинул, что самое разумное сейчас – немедленно повернуть назад, наняв какую-нибудь повозку и расставшись с лакеями. Продать свои перстни, часы и табакерки он не может, они – продолжение его благородного облика, а за всякую мелочь не выручить и того, что стоит проезд до Риги. Итак, прощай, Екатерина. Процветайте, братья Орловы. На другом краю Европы есть страна Испания, где кавалер де Сенгальт еще не бывал; туда он и направит свой путь. И, вытянувшись во весь свой рост, путешественник сладко заснул на курляндской перине, под сенью замка герцога Бирона.
Наутро он велел Гансу отнести скупщику шкатулку с несколькими золотыми вещицами, а сам, облачившись при помощи Риго в костюм из шелковой тафты, взбив пышное жабо, повесив на грудь бриллиантовый крест и желая развлечься, отправился делать визиты. Карманы у него были полны рекомендательных писем к знатным курляндцам: итальянские актрисы писали бывшим своим богатым содержателям, музыканты – нанимателям, картежники – облапошенным офицерам, и все в один голос хвалили и горячо рекомендовали знакомым благородного кавалера де Сенгальта, прося оказать ему гостеприимство. Среди писем одно было адресовано г-ну канцлеру Кайзерлингу, и путешественник направился к нему.