Казанскй треугольник
Шрифт:
Максим не стал вступать в полемику:
— Никаких показаний я давать не намерен. Если у вас есть доказательства, доказывайте.
Следователь еще посидел в ожидании, но потом резко встал и удалился.
Не успела за ним закрыться дверь, как к Максиму подошел один из заключенных, весь в татуировках.
— Слушай, братишка, какое у тебя погоняло? — спросил он и, увидев удивление, продолжил: — Так жить нельзя! У всех есть имена, у собак и кошек клички, а у тебя ничего! Я знаю про тебя все. Как ты гонял ментов на воле, и как они с тобой расправились в ИВС. Ты наш парень, вор, а вор не может быть без погоняла. Я слушал,
— Слушай, Резаный! Я еще не поднялся на зону и числюсь за следствием. Куда меня потом повезут, не знаю, может, в Мордовию или Соликамск, а может, куда-нибудь и на лесоповал. Может, больше мы с тобой и не увидимся никогда. Но ты здесь первый, кто протянул руку, спасибо.
— Слушай меня, Шило. Меня знают на зонах, я человек авторитетный, и где бы ты ни был, всегда можешь рассчитывать на моих корешей. Они сейчас по всему Союзу сидят. Если они уважают меня, то будут уважать и тебя. Ты вор, и этого никогда не забывай. Помни, вор не работает, ты всегда в отрицаловке к любым законам. Теперь это твоя жизнь! Поменяешь масть — потеряешь жизнь! Понял? Я знаю, что ты с ребятишками взял меха и хорошо сбыл. Я тебе посоветую помочь пацанам за колючкой. Не забывай это! Если забудешь — мы напомним!
И получив утвердительный кивок, Резаный с гордо поднятой головой вышел из палаты.
Время в больнице текло медленно. Дополнительно обследовав Максима, врачи обнаружили повреждения селезенки и предложили еще одну операцию. Марков дал согласие, и через день его стали готовить.
Он очнулся на той же койке, в той же палате. Ужасно болел послеоперационный шов, и это не давало заснуть. Максим не выдержал и застонал. К нему подошла молоденькая медсестра и сделала обезболивающий укол.
Поправлялся Максим медленно. Прошло уже больше месяца, как он находился в больнице. Светлане удалось получить разрешение на посещение. Это был редчайший случай в практике этого заведения. Когда женщина вошла в палату, слезы брызнули из ее глаз. Такого убогого места она еще не видела.
Не хватало медперсонала, и его роль исполняли осужденные, работающие в хозблоке, халаты на врачах были не первой свежести, а простыни покрыты бурыми пятнами крови и гноя.
Светлана присела.
— Как ты себя чувствуешь? Как попал в больницу? Что произошло?
Максим не стал ничего скрывать и все рассказал.
Светлана была в шоке! Это абсолютно не соответствовало тому, что ей сообщали в МВД! Они говорили, что Максим случайно упал в туалете. Теперь она все поняла!
Марков попросил не поднимать шум — не было бы хуже.
Когда она рассказала о смерти матери, о ее последней воле, о родственниках, не пришедших на похороны, он нежно погладил ее по голове и попытался поцеловать. Но боль в животе не дала ему возможности даже приподняться. Тогда Светлана погладила его.
Его очень волновали результаты следствия, как ведет себя Алмаз, какие показания дает. Подруга рассказала о последних новостях, о том, что Алмаз держится молодцом и за рамки договоренности
Это известие обрадовало Маркова, и он впервые за последний месяц улыбнулся. Светлана достала из сумки пакеты с продуктами, но Марков остановил ее. Она не знала, что в тюрьме есть одному нельзя, необходимо делиться с сидельцами. Максим, крикнув дневального по палате, попросил разделить передачу между всеми, кто лежал в палате.
Света смотрела на Максима и не узнавала его. Он стал совершенно другим! От его обычного пренебрежения к людям не осталось и следа. Перед ней был взрослый мужчина, его мысли и слова стали мудрее, справедливее. Он больше говорил о справедливости, о нежности и любви. Эти изменения и радовали, и настораживали ее. Она уже все это слышала раньше — от людей, вернувшихся из тюрьмы. Их размышления были однотипны — все считали себя обиженными обществом и всегда были готовы мстить ему.
«Ничего, отсидит, выйдет, и все будет совершенно по-другому, жизнь будет другой, другими будут его мысли. Сейчас он обижен на весь мир, и эта обида не дает ему покоя», — успокаивала себя Светлана.
В палату вошел контролер — свидание окончено.
Олег уже больше трех месяцев работал в лесничестве. Первое время было трудно привыкнуть к одиночеству. Он жил в небольшом срубе и в принципе был доволен новой жизнью. Сам никому не писал, и ему не писали, поэтому, что происходит в Казани, да и вообще вокруг, — понятия не имел.
При оформлении на работу пришлось сказать кадровику, что паспорт потерял в поезде и назвать все данные своего далекого родственника, которые он хорошо помнил. Кадровик не стал проверять — он все понял. С такими людьми он встречался часто. Многие бежали в тайгу от семейных неурядиц, многие скрывались от следствия. Вот и теперь он молча оформил карточку формы Т-1, вклеил в нее фотографию Олега и разрешил приступать к работе.
С этого момента больше не существовало Лозового Олега, а был по воле судьбы Прохоров Александр, уроженец и житель села Алексеевское Алексеевского района Республики Татарстан.
Олег вышел из конторы и направился к Ивану Матвееву.
— Вот и все, дядя Ваня. Я устроился, теперь я твой заместитель по охране лесного богатства нашей родины! Так что давай, командуй! Думаю, надо обмыть назначение, как считаешь?
Матвеев направил подводу к ближайшему магазину, где Олег купил все необходимое для работы. Хотел еще купить ружье, но с этой затеей не вышло. Продавец потребовал паспорт, и ничего не оставалось, как уйти из магазина.
Матвеев понял Олега:
— Не переживай, у меня ружей целых пять. Я тебе одно отдам. Только ты с ним, прошу тебя, не балуй, ладно?
Олег кивнул, и они поехали по лесной дороге.
Парень не знал, что в это самое время Марков, корчась от боли, валяется в тюремной больнице, а его школьный друг Алмаз который месяц на нарах ожидает суда.
Лозовой в этой жизни понял только одно, что жизнь — карточная игра, и не всем выпадают козыри.
Я был у себя, когда меня вызвал Владимир Алексеевич Носов. Я давно с ним не общался, так как он более месяца находился в отпуске.