Каждая мертвая мечта
Шрифт:
Альтсин мысленно потянулся вперед. Объект, который он преследовал, был едва ощутим. Он даже не мог сказать, насколько далеко тот находится. Сто миль? Двести? Его след, эхо были неявственными и размытыми.
Вовсе не как шепот, который снова зажужжал у него в ушах.
«…и обещаю, что до конца жизни не притронусь к вохландскому самогону… и к перцовке… и даже к наливке по рецепту моей бабки. Слышишь? Ни глоточка… Что я, проклятие, должен еще сделать? Чего тебе нужно, ты, упрямый глупый хер? Крови? Я должен отворить себе кровь? Чтобы удовлетворить тебя? Словно бы я, траханый ты сукин сын, только то и не делал всю свою жизнь…»
Вор расплылся в улыбке до ушей. Это была молитва… Кто-то здесь, посреди ледяной пустыни, молился Реагвиру. Причем — искренне, не просто бессмысленно бормоча, но вкладывая в каждое слово столько эмоций, что те аж обжигали. Меекх молящегося звучал довольно мягко, и акценты казались другими, чем в Понкее-Лаа, но все было понятным.
«…помнишь ту схватку в Бренхагене? Я обещал тебе двух баранов в жертву, если выживу. Ты их получил… Я лично перерезал им глотки. Помнишь? Помнишь, пройдоха? А может, ты ревнуешь, потому что он предпочитает Быка?.. Ну и что? Не будь такой сраной дыркой! Твой брат — хороший бог для стражника. А я… я его не оставлю, слышишь? Я… Гессен Панцв, не оставлю его… слышишь… это дурная смерть для горца… старый ты хрен…»
Этот человек умирает — дошло вдруг до Альтсина. Душа Гессена уже наполовину покинула его тело, теперь мужчина бредил, умирая, и потому его молитва резонировала с Силой. И какая молитва! О Мать, — улыбка не сходила с лица вора, — человека, который попеременно то просит своего бога о помощи, то кроет его херами и дырками, нельзя оставлять на смерть.
Он сосредоточился на этом шепоте, и вдруг ему показалось, словно в темноте появился некий отблеск, меньше легчайшего отсвета поутру.
Альтсин повернул в ту сторону. По мере приближения свет мерк, но у него не было проблем с тем, чтобы видеть в ночи.
Люди. Двое людей, которые издали казались теми, кто обрел чудесную способность парить над водой, и только когда Альтсин приблизился, то заметил, что они сидят на льдине — вернее, на куске льда размером с половину его лодки, слишком хлипком, чтобы удерживаться на поверхности под их весом. Лед погрузился на несколько дюймов, а мужчины промокли и потихоньку замерзали. Один сидел на корточках, придерживая над водой голову лежащего без сознания приятеля, и именно он и шептал во тьму молитвы.
Ну-ну. Кто говорил, что чудес не бывает?
Только не испорть все, остудил он собственное возбуждение. Любая резкая волна столкнет их со льда, а мокрая одежда потянет на дно. Не торопись.
Он аккуратно подплыл к мужчинам: так, словно их ледяной плот был из стекла. Молящийся поднял голову, только когда Альтсин кинул ему петлю из куска ремня. Был молодым, а темная борода подчеркивала бледность его кожи. При виде ахерской лодки с монахом на борту он прервал бормотание молитв и раскрыл рот.
— Лучше молчи. Нет времени. Твой друг жив?
Мог бы и не спрашивать, поскольку видел искорку жизни, тлеющую в лежащем без сознания мужчине, но вопрос был настолько же инстинктивен, как расчесывание комариного укуса. Ври, притворяйся, не показывай, сколько можешь. Он еще не решил, какой историей попотчует эту парочку, но наверняка не скажет им: «Я типа авендери Владыки Битв и услышал ваши молитвы. Не хочу пугать, но после того, как ты обложил меня херами, — охерительные проблемы теперь у тебя самого».
— Набрось ему петлю под руки. Осторожно. Хорошо. Медленно, не торопись.
Льдина дважды опасно колыхалась, когда Гессен привязывал своего товарища. Альтсин закрепил конец веревки и кинул ему второй, что заканчивался петлей.
— Теперь ты. Привяжись. Слушай, эта лодка слишком легкая. Я не хочу рисковать тем, что она может перевернуться. Разверну ее носом и попытаюсь сперва втянуть того, что без сознания, а потом — тебя. Скорее всего, пока мы станем это делать, вы на какое-то время попадете в воду. Не паникуй. Понимаешь?
— Да.
По крайней мере, мужчина не засыпал его дурацкими вопросами.
— Хорошо. Лучше всего было бы, окажись ты с одного борта, а он — с другого. Но если не удастся — что ж, пусть как получится. Внимание, начинаем.
Наконец-то пригодились весла, но вор оказался не готов ко внезапном рывку, который едва не перевернул лодку. Мужчины были тяжелыми, а мокрая одежда почти удваивала их вес. Альтсин подполз на нос, с беспокойством наблюдая, как тот погружается все сильнее и сильнее. Борта поднимались над водой хорошо если на пару дюймов.
— Сперва твой товарищ. Если бы ты сумел немного мне помочь…
Подхватил того, что все еще оставался без сознания, уперся… Казалось, что каждый дюйм, выступающий над поверхностью, удваивает вес мужчины. Альтсин чувствовал, как кровь лупит ему в виски. Вот ведь тяжелый сукин сын!
Он приподнялся и с горловым стоном втянул его на борт лодки.
«Ты не должен этого делать, ты ведь знаешь? — пробился сквозь гул в ушах насмешливый внутренний голос. — Ты можешь вытащить каждого из них одной рукой, другой почесывая себе яйца. К чему весь этот театр?»
Он знал к чему. Чтобы не думать над тем, не стоит ли убить этих людей, когда они начнут задавать ему вопросы. Слишком уж много сил он потратил, чтобы их спасти.
Он передвинул лежащего без сознания мужчину на корму, стабилизируя лодку, и со вторым пошло полегче. Хотя на этот раз Альтсин использовал немного чар, потому что скорее помер бы, чем снова втянул на борт эдакую тяжесть.
Второй мужчина тоже потерял сознание, словно понимание того, что он спасся, отрезало его от невесть откуда черпаемого запаса сил.