Каждая мертвая мечта
Шрифт:
«Черепаха» отступала небольшими шаясками, а он — следом, еще двадцать, еще десять ярдов — и будут в безопасности.
Миновали край ближайших шанцев, и только тогда Пон отдал приказ:
— Свободный строй!
Построение распалось, превратившись в группку измученных мужчин.
— Кто получил?
— Я. — Высокий щитоносец стоял на корточках, морочась с завязками щита. — Сраная баллиста. Когда я доберусь-таки до этих сукиных детей, то заряжу ее камнем, а к камню привяжу их яйца и лично…
Моргнул, завел глаза и упал.
К нему кинулись, осторожно положили на спину и просто перерезали ремни, которыми щит был прикреплен к его руке. Свинцовый снаряд расколол тот чуть ли не напополам, точно на высоте предплечья мужчины. Его рука выглядела теперь так, словно в ней появился дополнительный сустав, и она выгибалась в странную сторону.
Люка покивал: был слишком уставшим и измученным, чтобы чувствовать злость. Плечо его рвало от тупой боли. Ему бы носить руку на перевязи еще несколько дней, но он не мог идти в атаку, как последний калека. Даже если Кахель-сав-Кирху не вернул ему его солдат, он был нужен Колесу.
Впрочем, Пон оказался совсем неплохим десятником.
— Отнесите его в тыл. А это, — командир указал на треснувший щит, — в мастерскую к Фургонщику. И поблагодарите Ольхевара за работу. Будь щит похуже, оторвало бы руку.
Кор’бен Ольхевар, бывший фелано лагеря Кай’ве, обладал огромным и бесценным опытом в ремеслен ных работах. Не принимал прямого участия в сражении, потому что Кахель-сав-Кирху лично запретил ему. Вместо этого он с двумя сотнями людей днем и ночью делал щиты, ремонтировал панцири, шлемы и оружие. И потому стоил своего веса в золоте. Это он предложил, вместо того чтобы копать укрепления под обстрелом со стен, наполнять корзины землей и быстро выстраивать из них шанцы под носом у пораженного противника. Именно такая стена, длиной в сто и высотой в пять ярдов, ограждала их теперь от лучников и снарядов катапульт. Отсюда выходили на атаку и сюда же возвращались. Нынче — уже в третий раз.
Триста шагов отделяло их от стен, триста шагов ничейной земли, покрытой стрелами, камнями из катапульт и трупами. Триста шагов, которые независимо от того, атаковали они или отступали, растягивались на целые мили.
Люка со стоном уселся на землю рядом с валом, стянул шлем и ощупал голову. Опухоль, чтоб ей, не сходила. Башка его кружилась, и он снова чувствовал тошноту, лишь усилившуюся от запаха гнили. Они не успевали стаскивать трупы с поля, а потому тела лежали там и разлагались. От вони схватывало, словно железными обручами, брюхо. К тому же, в чем Люка никому не признавался, у него были проблемы с памятью. Не помнил, например, где спал прошлой ночью и что ел на завтрак. И ел ли вообще. А может, оно и к лучшему. Иначе бы выблевал все, что было у него в желудке. Если он выглядел так же, как себя чувствовал, то не странно, что Оверерс не собирался возвращать ему командование.
За шанцами уже скопилось с триста человек. Сержант смотрел, как перевязывают раненых, вырывают стрелы из щитов, как шутят и ругаются, снова формируя десятки и роты. Люка был страшно горд за них.
Колесо появилась перед ним внезапно, уселась рядом.
— Эй, Люка.
Выглядела она лучше. Ее обожженная кожа обрела более живые цвета, волосы на голове словно бы чуть отросли, а раны успели затянуться. А еще она говорила с куда большим смыслом. Только ее затянутый бельмом глаз выглядел устрашающе.
Он вздохнул.
— Тебе надо бы надеть повязку на глаз, чтобы не пугать людей.
Она ухмыльнулась. Он любил ее улыбку, потому что тогда она выглядела совершенно нормальной, счастливой девушкой.
— Но я хочу пугать людей. Их, — махнула она рукой на город. — Люблю, когда они боятся.
— Я тоже. — Он глянул на пращу, которую она держала в руке. — Попала в кого-то?
— В трех. Одного — бам! — Она хлопнула ладонью по лбу. — В самый центр. Даже шлем ему не помог. Умер. Люблю, когда умирают.
— Для того-то мы тут и находимся, как понимаю. Чтобы они умирали. — Вер-Клитус вдруг почувствовал сильное головокружение, все затуманилось перед его глазами. Когда он снова пришел в себя, Колесо склонялась над ним с заботой на лице.
— Ты болен, Люка. Я тоже была больной, когда ты вытянул меня из дыры, помнишь? Ты опекал меня. Теперь я буду опекать тебя. И других тоже. Всех, кто плачет.
У него не было сил ссориться. Естественно, после каждой атаки прибывало раненых, но эту девушку в лазарет не впустили бы, даже если бы она осталась последней парой рук, способных помочь. Неважно. Колесо и так скоро забудет о своих словах.
Вокруг началось внезапное движение, солдаты поднимались с земли, выпрямлялись и отдавали салют. Кахель-сав-Кирху появился между ними внезапно, без помпы, как простой пехотинец, но все равно притягивал к себе всеобщее внимание. Люка откуда-то помнил, что Кровавый Кахелле сейчас генерал; он долго сопротивлялся, но потом, когда они взяли Помве в осаду, его заставили надеть синий карваш. Война, по меекханской военной мысли, требовала четкой иерархии командования. Какой-то лейтенант не мог отдавать приказы капитанам и полковникам.
Проклятие, Люка попытался встать и отсалютовать, но тело не слишком-то хотело слушаться. Может, наконец кто-то из этих дурней заметит старого солдата и поможет ему добраться до ближайшего фельдшера? Или хотя бы куда-то в тень. Похоже, он-таки рановато полез в бой.
— Я… уже иду, Люка. — Колесо прикоснулась к его распаленной голове ледяными пальцами. — Отдохни. Тогда станешь чувствовать себя получше.
Исчезла, как и появилась, беззвучно. Вер-Клитус знал, что девушка не любит их предводителя, потому что тот при каждой встрече пытался отослать ее в тыл. Военная натура Кахеля-сав-Кирху страдала при виде ободранной малолетки, которая носится в первой линии атакующих. А может, он просто хотел ее сберечь?
За шанцами появилась очередная группа солдат, теперь под предводительством Оверерса-кан-Сумора. Были это те, кто не умел отступать в строю, и после каждой атаки их требовалось собирать в кучу. Люке неохотно пришлось признать, что сав-Кирху обладал нюхом на командиров. Капитан Третьей не сидел в тылах, смело вел атаки и не оставлял людей на смерть, а потом быстро и умело организовывал их возвращение в настоящую роту. За три минувших дня он уже успел заслужить немалое уважение.
— Большие потери?