Каждому свое • Американская тетушка
Шрифт:
В лицей он пришел, когда директор уже стоял в коридоре у дверей его класса, где неистово шумели ученики.
— Нехорошо, профессор, нехорошо, — вяло упрекнул он Лаурану.
— Простите за опоздание, — сказал Лаурана, входя в класс с зажженной сигарой в зубах.
Он был счастлив и вместе с тем как-то испуган и растерян. Ученики громкими криками приветствовали приобщение учителя к лиге курильщиков.
Глава двенадцатая
Судя по тому немногому, что Лаурана выяснил, человек, курящий сигары «Бранка», с одинаковым
Но в тот же вечер после новой встречи с Розелло предчувствия Лаураны стали реальностью. Даже не поздоровавшись, Розелло спросил, горделиво и самодовольно улыбаясь:
— Ну, какое впечатление произвел на тебя депутат Абелло?
Лаурана, помолчав, ответил весьма двусмысленно:
— Достоин той славы, которой пользуется.
— Я рад, искренне рад твоим словам. Рано или поздно он будет министром. Это блистательный, редкого ума человек... Вот увидишь.
— Внутренних дел, — добавил, не сдержав иронии, Лаурана.
— Почему внутренних дел? — подозрительно спросил Розелло.
— Неужели, по-твоему, столь необыкновенному человеку дадут министерство туризма?
— Да, пора этим синьорам из Рима понять, что ему нужно дать важное, ключевое министерство.
— Когда-нибудь поймут, — заверил его Лаурана.
— Будем надеяться. Очень уж обидно, что такой достойный человек в столь трудный исторический и политический момент не оценен в должной мере.
— Но, если не ошибаюсь, он стоит на правых позициях. А в ситуации, когда налицо сдвиг влево...
— Если хочешь знать, правая позиция депутата Абелло куда левее китайской... Какой там правый, левый? Для него эти различия лишены всякого смысла.
— Очень приятно слышать, — сказал Лаурана. И потом, словно невзначай: — Что это за синьор провожал депутата?
— Он из Монтальмо, прекрасный человек.
Но тут же спохватился и пронзил Лаурану ледяным взглядом:
— А почему ты о нем спрашиваешь?
— Так, из любопытства. Он показался мне интересным человеком.
— Да, это человек очень интересный, — с затаенной насмешкой и угрозой подтвердил Розелло.
Лаурана поежился от страха. Он тут же перевел разговор на депутата.
— Значит, депутат Абелло полностью согласен с теперешней линией вашей партии? — спросил он.
— Почему бы и нет? Двадцать лет мы прихватывали голоса правых, пора нам заполучить и голоса левых. Тем более что в сущности ничего не меняется.
— А китайцы?
— При чем тут китайцы?
— Не понимаю, почему депутат Абелло стоит левее китайцев?
— Все вы, коммунисты, такие: из одной фразы готовы свить целую веревку и повесить на ней честного человека. Я сказал так, к слову... Если это доставит тебе удовольствие, могу сказать, что он правее Франко... Это необыкновенный человек, редкой широты взглядов, и для него, повторяю тебе, все эти дурацкие определения «левый», «правый» ничего не значат. Но извини, мы продолжим этот разговор в другой раз, у меня много дел дома.
Он ушел мрачный, даже не попрощавшись.
Когда же через полчаса он появился снова, с ним произошла разительная перемена, он стал веселым, приветливым, готовым пошутить и посмеяться. Однако в нем чувствовались напряженность, беспокойство и, быть может, даже страх, которые неудержимо влекли этого человека на огонь. «Словно ночную бабочку «мертвая голова», — подумал Лаурана. Литературная реминисценция из «Преступления и наказания» по профессиональной привычке тут же переплелась с реминисценциями из стихов Гоццано и Монтале.
Розелло попытался вновь завести разговор о человеке из Монтальмо, которым заинтересовался Лаурана. Впрочем, возможно, он даже не из Монтальмо, а живет в районном центре. Он и виделся-то с ним всего дважды, первый раз именно в Монтальмо, это и навело его на мысль, что он из Монтальмо. А что он хороший, честный и верный человек, нет никаких сомнений, потому что так охарактеризовал его сам депутат Абелло...
Ночная бабочка сама обожгла себе крылышки в огне подозрений Лаураны. Ему стало почти жаль Розелло.
На следующий день после обеда Лаурана отправился на автобусе в Монтальмо. В этом городке жил один его университетский друг, который не раз приглашал Лаурану приехать и посмотреть на недавние раскопки, увенчавшиеся ценнейшими находками из истории древней Сицилии. Монтальмо оказался красивым городком, удачно спланированным, с безбрежным горизонтом и прямыми улицами, которые радиусами расходились от центральной площади, сплошь застроенной домами в стиле барокко.
В одном из домов на площади и жил его друг. Это было большущее здание, столь же темное внутри, сколь светлое снаружи. Сложенное из белого песчаника, оно все сверкало, словно камни впитали в себя солнце.
Друга, почетного инспектора археологии, не оказалось дома, он как раз ушел на место раскопок. Старая служанка сказала об этом через слегка приоткрытую дверь, с явным намерением захлопнуть ее перед самым носом Лаураны.
Но из дома гулко, словно из множества открытых дверей, донесся повелительный голос:
— Кто там?
Крепко держа приоткрытую дверь, служанка крикнула куда-то в глубину:
— Да это профессора спрашивают.
— Так впусти же, — приказал голос.
— Да он к профессору пришел, а его нет, — ответила служанка.
— Сказано тебе, впусти.
— О господи, — простонала служанка, словно вот-вот случится несчастье.
Она распахнула дверь и пропустила вперед Лаурану. Все двери и в самом деле были открыты, из одной вышел пожилой сгорбленный человек с ярким пледом на плечах.
— Вы ищете моего брата?
— Да, я его старый друг еще по университету. Он не раз приглашал меня посмотреть раскопки, новый музей. И вот сегодня...
— Пожалуйста, проходите. Он скоро вернется.
Старик повернулся, пропуская Лаурану. И в ту же секунду служанка сделала Лауране знак: она поднесла правую руку ко лбу. Этот недвусмысленный намек остановил Лаурану. Но старик, не оборачиваясь, сказал: