Каждому свое
Шрифт:
– Да, на вдове… Жубера! А как твои дела, Питуэ?
– Моя убежала с лудильщиком. Конечно, с кастрюль прибыли вернее. А что возьмешь с меня, топающего за тобою?
– Не горюй, Питуэ! Бывает и хуже…
Армию сопровождали собаки: испанские спаниели с добрыми глазами, могучие канадские ньюфаундленды, умные и преданные пудели, разделявшие судьбу хозяев. Дожди всем надоели… Возле сельской мельницы драгун Бертуа громадной перчаткой хлестал по лицу жену мельника, и она взывала к своему мужу, чтобы скорее пришел на помощь:
– Михель, Михель… меня бьют! Где ты, Михель?
Моро надвинул на драгуна свою тяжелую лошадь:
– У тебя серьезные причины, Бертуа?
– Еще бы! Эта баба оплевала меня.
– Так плюнь в нее сам и не задерживайся…
Вдали затихали вопли разъяренной мельничихи:
– Проклятые французы… убийцы короля! Все вы сдохнете. Будь проклята вся ваша латинская раса!
Доминик Рапатель уютно покачивался в седле, его длинная сабля мелодично позванивала, задевая шпору:
– Ах, чего только не наслушаешься в этих походах! Если все запоминать, можно сойти с ума. Но если все записывать, то можно стать новоявленным Фукидидом…
За Мюнхеном дороги выводили армию к сердцу Габсбургов – к Вене, ослепительной и злачной, как хороший кабак. Но все случилось иначе, нежели думал Моро. В конце ноября эрцгерцог Иоанн – этот мальчик! – искусным маневром протиснул свою гигантскую армию между реками Инн и Изар, обрушив нежданно мощный удар на левое крыло французов.
Это произошло возле деревни Ампфинг.
– И французы побежали, – доложил Лагори. – Гренье еще выпутывает свою дивизию, но крови уже хватает…
Моро срочно выехал в местечко Анциг: на широкой крестьянской скамье перед ним сидели ждущие расправы генералы.
– Ней, Легран, Гренье… Очевидно, – сказал им Моро, – вам просто не повезло. Иоанн умный ребенок, и, если Вена не вывихнет ему мозги, из него со временем получится хороший скандалист. Рапатель! Достань корзину сырых яиц. Нам предстоит много орать, не мешает заранее смазать глотки…
Мишель Ней отказался пить сырые яйца:
– Мне бы чего-либо покрепче, Моро.
– Выпей, Мишель. Сейчас я отодвину армию.
– Ты знаешь, куда этот табор двигать?
– Назад! Есть одна хорошая поляна у Гогенлиндена, мне очень не хватает воздушного шара для слежения за Иоанном…
Австрийцы, упоенные успехом при Ампфинге, радовались, что генерал Моро отступает, – на самом же деле он завлекал их в глубину Эбергсбергских лесов, давно ему знакомых, на равнину близ селения ГОГЕНЛИНДЕН, где в буреломах, пронизанных быстрыми ручьями, догнивали столетние дубы. Из шапок ветеранов торчали оловянные ложки, готовые окунуться в любой котел… Вечно несытые, они мрачно ворчали:
– Куда нас тащат? Мы переломаем все ноги.
– Не мы, а кавалерия эрцгерцога.
– Если Моро ищет позицию пострашнее, так он уже нашел ее в этом лесу, где не хватает только патлатой ведьмы…
Тропы заросли хмелем, сырость пропитала ранцы солдат, покрытые грубым мехом. С высоты седел молодые гусары высокомерно поглядывали вниз – на усатых «ворчунов», бредущих по грязи. Мокрые косы, плетками свисая из-под киверов, ритмично хлестали гусар по давно не мытым щекам.
В доме лесника Моро собрал генералитет. Назвав себя, генералы отступали в тень, опираясь на шпаги, палаши и сабли. Над картою Эбергсбергских лесов склонился Моро.
– Я не утверждаю, – сказал он, – что отечество в опасности. Мы ведем войну на чужой земле, мы едим чужой хлеб, наша кавалерия пожирает овес с чужих полей. Но судьба мира должна завтра решиться именно здесь, у Гогенлиндена. Я не требую от вас невозможного, но возможное прошу исполнить.
Среди ночи он разбудил Поля Гренье:
– Слушай! Эскадроны Груши я оставлю у Гогенлиндена, вели седлать свою кавалерию. Австрийцы уже близко. Я слышу в лесу их крики. Собаки неспокойны. Одна из колонн Иоанна обходит нас от Майтенбеттенского шоссе. Ударь по ней, Гренье! Сделай все, чтобы эта колонна была сразу потеряна для эрцгерцога. Помни – твое направление главное… главное!
Рассветало. Гренье выстроил эскадроны:
– Кто сегодня останется живым, тот не гусар, а вонючее дерьмо… Рысью – в галоп, марш-марш-марш!
Уже стало видно, как из Гогенлиндена гнали стадо баранов, и Моро велел Рапателю сказать наперехват:
– Быстро заверни все стадо за опушку леса. Я сам расплачусь с жителями, нам после боя потребуется много мяса.
– На ужин – баранина! – пронеслось над армией, и то, что он, командующий, уже точно определил вечернее меню, вселяло уверенность в исходе битвы.
Собаки стервенели от лая, крики австрийцев приближались. В восемь часов утра эрцгерцог Иоанн выкатил армию из гущи Эбергсбергских лесов, и австрийцы сразу наткнулись на прочную позицию Моро, глядящую на них пушечными жерлами. Легкий туман струился между фронтами противников, в порыжевшей осоке вскрикивали испуганные птицы. И тут Моро вспомнил, что вчера за картами подрались два генерала.
– Ришпанс, – сказал Моро, – помиритесь с Неем.
– Лучше сдохну, – отвечал гордый Ришпанс.
– Ней, – сказал Моро, – помирись с Ришпансом.
– Пошел он к чертовой матери…
Пушки заработали. Пустили в дело инфантерию.
Офицеры дубасили отстающих саблями плашмя. Кто ложился, того сразу пристреливали из пистолетов в спину, – все было так, как было всегда, и ничего нового в этом не было. Моро отослал эскадроны Ришпанса в обход фланга, предупредив, что его направление главное. Самое главное!
– Рапатель, где Ней? Давай сюда Нея.
Он указал Нею начинать движение дивизией в обход другого фланга австрийцев. Ней насторожился, спрашивая: где это сцепились?
– Это дерется Гренье, я желаю тебе в конце боя пожать руку Ришпансу, который заходит слева… Не дури, Ней! И помни – твое направление главное. Самое главное. Ней, иди… Декан, что ты торчишь за моей спиной, как Фемида?
– А где мне еще торчать? Я жду приказа.
Декан что-то еще дожевывал, его лошадь, выдрессированная лягать всех, кто приблизится, пугала Моро копытами.