Каждый его поцелуй
Шрифт:
В полусонном состоянии Дилан постарался сосредоточиться на ней и улыбнулся. Грейс. Имя ей шло. Когда он представил, как обнимает её стройное тело, кладёт ладонь на упругую грудь, идеальной небольшой формы, то непроизвольно вцепился рукой в край подушки. Гул в голове немного утих, вместо боли Диланом овладело возбуждение. Он вспомнил пухлые податливые губы и страстный поцелуй. Дилан не ожидал, что в тот вечер сумеет пробудить в ней такое желание, но сюрприз оказался поистине приятным.
К ней уже давно не прикасался мужчина. Он был в этом уверен и жаждал исправить. Если бы
– Я могу сказать ей, что вы плохо себя чувствуете, – раздался из гардеробной степенный голос Фелпса, разрушив самую яркую эротическую фантазию Дилана. Усилием воли он подавил в себе возбуждение и поклялся, что скоро воплотит фантазию в жизнь.
Через несколько минут он отпихнул в сторону подушки с покрывалом и встал с кровати. В тот же момент череп пронзила острая боль, Дилан сжал голову руками.
Из гардеробной вышел Фелпс и увидел на лице хозяина гримасу боли.
– Может быть, чашечку чая? – предложил камердинер. – С мятой. Это обычно вам помогает, сэр.
Чай был последним, в чём нуждался Дилан.
– Фелпс, я ненавижу чай, – пробормотал он, потирая лицо ладонями. – Ты работаешь на меня тринадцать лет. И прекрасно знаешь, как сильно я ненавижу чай.
– Тогда ромашковый отвар? Или кофе?
Ромашковый отвар звучал ещё хуже чая. Кофе, по крайней мере, он сможет... пережить.
– Да, распорядись, чтобы подали кофе наверх. Я выпью его, пока принимаю ванну. И пошли горничную передать миссис Шеваль, что я встречусь с ней в музыкальной комнате.
Обнажённый, он прошёл через гардеробную в соседнюю комнату, где его ждала огромная медная ванна с горячей водой.
Приняв ванну, побрившись и выпив кофе, Дилан почувствовал себя значительно лучше. Когда часы пробили четыре, он спустился в музыкальную комнату, где его ждала Грейс. Дилан остановился в широком дверном проёме, наблюдая за ней.
Она стояла за его роялем, не замечая Дилана и смотрела на исписанный листок на пюпитре, затем сыграла несколько нот. Если бы она только знала, что была воплощением тех нот. Интересно, что бы она подумала, если бы он ей рассказал.
Дилан впервые увидел Грейс при дневном свете. Солнце лишь подчеркнуло сияние и мягкость её кожи. В волосах, уложенных в плетёный пучок, поблескивали золотистые и карамельные пряди. Из простой причёски не торчали перья, ленты или дурацкие палочки с фруктами, не выбивались локоны, завитые горячими щипцами. Хотя отсутствие нелепых модных украшений, вероятно, объяснялось бедностью, он был этому рад, потому что её волосы в них не нуждались. Если бы Грейс их распустила, то они бы напоминали жидкое золото. Густые, тяжёлые и блестящие.
Дилан вспомнил свою недавнюю фантазию. Когда Грейс стояла прямо перед ним, было намного тяжелее совладать со своим мучительным желанием. Он вошёл в комнату.
Она заметила движение и подняла взгляд. Её глаза оказались ещё более ясными и зелёными, чем он думал. Их цвет подчёркивало тёмно-бордовое платье, одно из тех двух, которые висели на стене в её съёмной комнате. Оно было поношенным и немного свободно сидело на стройной фигуре, акцентируя внимание на том, как бедно жила Грейс.
– Вы сказали мне вчера, что не обучены игре на пианино, – сказал он, закрывая за собой двери. – И всё же вы играете.
– Прошу прощения, – сказала она и убрала руку с рояля. – Я понимаю, что инструмент композитора – это священный предмет. Я ни в коем случае не хотела на него посягнуть.
– Не переживайте, я не столь ревностно отношусь к своему инструменту. – Он подошёл к ней. – Если вы хотите сыграть, в шкафу есть ноты.
Дилан указал на картографический шкаф из красного дерева прямо за ними, где хранились опубликованные ноты, но Грейс покачала головой.
– Я говорила всерьёз, я бы не стала мучить вас своей игрой на пианино. Я всегда предпочитала скрипку.
– Приносите скрипку в музыкальную комнату, чтобы практиковаться всякий раз, когда появится возможность. Вероятно, мы могли бы сыграть с вами вместе.
Предложение не вызвало у Грейс восторга.
– Полагаю, вы хотели встретиться со мной, чтобы обсудить дело, ради которого меня наняли, – проговорила она на манер, подобающий гувернантке: чопорно, отрывисто и чётко. Дилану тут же захотелось сорвать с неё эту благопристойную маску.
– Так и есть. – Он присел на скамейку и жестом предложил ей сделать то же самое. Когда она повиновалась, Дилан добавил: – Какие игры предпочитают гувернантки?
Она посмотрела на него с упрёком.
– Я думала, вы хотите поговорить об Изабель.
– Естественно, – сказал он с притворным удивлением, бездумно нажимая на клавиши рояля и наблюдая за Грейс. – Что ещё нам обсуждать? Разве вы не собираетесь включить время для игр в учебное расписание?
– Для Изабель, конечно. – Дилан рассмеялся и она, покраснев, отвела взгляд.
– Рад слышать, – сказал он. – Игры – это важно.
– Ваша дочь показалась мне очень умной девочкой.
– Даже чересчур, – согласился он, продолжая нажимать на клавиши в случайном порядке. Дилан закрыл глаза и сосредоточил все свои чувства на женщине рядом с собой, ожидая, надеясь что-нибудь услышать. Хоть какой-нибудь намёк на музыку.
Он так явственно ощущал её присутствие, будто они касались друг друга. Закрыв глаза, Дилан слегка повернул к ней голову и уловил в воздухе какой-то приятный запах. Он глубоко вдохнул, наслаждаясь лёгким, нежным ароматом грушевого масла, который навеял ему воспоминания о Девоншире и доме.
– Изабель прекрасно играет на пианино, – сказала Грейс. – Это вы её научили?
– Нет. – Дилан не помнил, чтобы она носила этот аромат прошлой ночью или в тот роковой вечер в переулке. Он открыл глаза и бросил на Грейс косой взгляд из-под ресниц, умышленно играя двухоктавную гамму. – Мне нравятся ваши духи, – сказал он, его предплечье находилось всего в паре дюймов от её груди, пока он пробегался пальцами по клавишам рояля. – Почему вы не пользуетесь ими постоянно?