Казино «Dog Ground»
Шрифт:
— Вы смелая женщина, Людвига Густавовна, — сказал папа. — За такой поступок можно получить неприятности.
— Голубчик! — Людвига Густавовна потушила очередной окурок в пепельнице. — В моем возрасте чувство страха притупляется наряду с другими… и кому нужна старая карга?!
Присутствующие стали дружно стыдить Людвигу Густавовну, уверяя, что она молода и прекрасна. Старуха снисходительно улыбнулась:
— После того случая мне предложили новую работу. Теперь, господа, я веду жизнь заправской одалиски. В полдень просыпаюсь, в обед завтракаю, к десяти
— Такой режим может сказаться на вашем здоровье. Работать ночами вредно, — встревожилась мама.
— В моей возрастной категории говорить о вреде для здоровья просто комично… Наоборот, я стала себя чувствовать прекрасно. Появился азарт. Теперь я получаю четыреста долларов и имею три выходных.
— Оклад недурной, — согласился папа. — Но что входит в ваши обязанности?
— Голубчик, обязанности необременительны. Сижу, изображая Пиковую Даму. Эдакий декоративный атрибут казино с флером прошлого. Сижу с рюмкой ликера, раскладываю пасьянс и слушаю. Когда появляются хозяева с итальянской стороны, братья Сагетти, слушаю еще внимательнее. Вот и вся работа — обыкновенный шпионаж.
— Кто бы мог подумать?! — изумилась мама. — Людвига Густавовна — и шпионка!
— Верунчик, в нашей семье на хлеб зарабатываю я одна. Дочь со своим искусствоведческим образованием работу найти не может. Племянница гобеленами подрабатывает от случая к случаю… Так что кормилица я.
Все выпили за здоровье Людвиги Густавовны. Даже я не удержался и налил себе рюмку. Старуха достойно приняла всеобщее поклонение, раскланялась и заявила:
— Хватит заниматься моей персоной. Давайте поговорим о вашем покупателе. В казино месяц назад появился парень лет тридцати двух, по имени Вадик.
Мне его представили как одного из новых совладельцев казино. Этот Вадик занял место корейца Кима.
Два месяца назад Ким таинственно исчез. Ушел ночью прогулять собаку и не вернулся. Сидя мышкой за своим столиком, я, друзья, такого понаслушалась, чего ни в одном детективном романе не прочитаешь.
— Вадиков на свете много… — сказал папа.
— Пожалуй, — согласилась Людвига Густавовна. — Я вам сообщу, что мне известно о молодом человеке, а вы скажете, ваш это Вадик или не ваш.
— Я занимаюсь с его дочкой. Дочке восемь лет и зовут Элеонорой. — Мама думала, что бы еще такое сказать, и не нашла.
— Дочку я в казино не видела. В наше заведение-с детьми не приходят. Наш Вадик живет в Москве не очень давно. Он приехал с Западной Украины.
— Сходится, — сказал я. — И наш Вадик из Бендер. Его жена при мне сетовала, что ей в Москве не нравится — в Бендерах лучше.
— Мы сейчас его вычислим! — потерла ладошки Людвига Густавовна и затянулась папиросой. — Он ходит в синем пальто и носит радиотелефон в кармане.
— Они теперь все ходят с радиотелефонами. Слабая примета, — засомневался папа.
— Согласна, — задумалась Людвига Густавовна. — Есть еще один штрих: через каждые три слова повторяет «заметано».
— Точно, он! — обрадовался я.
— Похоже, — подтвердил папа, —
— Похоже?! — воскликнула мама. — Да он пришел ко мне с вашей, Людвига Густавовна, запиской!
— Ах я старая дура. Сама рекомендовала вам молодца, а теперь веду расследование… Чертов склероз… — Людвига Густавовна от смущения закурила новую папиросу.
— Дело не в возрасте. Я сам часто забываю самые простые вещи-.. — сказал папа, чтобы замять неловкость.
— Хорошо, голубчик, я постараюсь разузнать о возможностях и намерениях Вадика и через пару дней сообщу…
Распрощавшись с дамами, мы еще полчаса посидели на кухне. Мама мыла посуду. Мы с папой курили по «последней». С курением в нашей семье случился курьез. Когда мне исполнилось восемнадцать лет, я начал курить открыто при родителях. До этого смолил по подъездам. Первые три месяца моего открытого курения родители тихо и систематически меня изводили. В нашей семье не принято ущемлять права друг Друга. Поэтому мама и папа ходили кругами, пытаясь действовать мне на психику незаметно. Папе антиникотиновая пропаганда давалась плохо, поскольку ему приходилось вести ее с сигаретой в зубах.
Однажды папа предложил бросить курить вместе. Месяц мы дома не курили. Я продолжал потихоньку курить в консерватории. Как-то я залез к папе в карман за мелочью для булочной. В кармане папиного плаща хранилась початая пачка сигарет. Оказывается, мы оба курили потихоньку друг от друга и от мамы. Я выложил перед папой доказательство его обмана и тут же достал свою пачку. Папа поглядел на сигареты, потом на меня. Мы переглянулись и скрючились от смеха. Застав нас в таком положении, мама ничего не могла понять. Пришлось раскрыть обман маме. С тех пор разговоров о вреде курения в доме не велось.
Перед сном папа сказал:
— Людвигу Густавовну нам послал сам Бог. Пусть наведет справки о Вадике. На всякий случай не помешает составить с ним письменный договор. Квартира — наша единственная ценность.
Людвига Густавовна позвонила через два дня.
— Вы, Женя, не могли бы с папой проводить меня сегодня на работу? Мне не хочется говорить по телефону.
Семейство Рэй обитало в переулке Сивцев Вражек. Мы застали Людвигу Густавовну за последними штрихами туалета:
— Я приношу глубокие извинения, но в моем возрасте макияж призван не подчеркивать, а скрывать.
Еще десять минут, и я закончу работу над своим портретом.
Мы с папой уселись на полукруглый диванчик и стали оглядываться. Напротив нас, на стене, в массивной раме надменно щурился супруг хозяйки дома Адольф Рэй. Людвига Густавовна потеряла мужа в самом конце войны. Траурный треугольник пришел из Берлина. Адольф Иванович Рэй прошел войну переводчиком. При Хрущеве выяснилось, что он вовсе не погиб в Берлине, а был препровожден из Германии в магаданский лагерь, где его благополучно в сорок девятом расстреляли. Такой поворот событий никого в семье не удивил. Удивительно другое, как дворянин с немецкой и итальянской кровью пережил на свободе все довоенные годы.